4

Несколько дней спустя, ясным и тихим утром, Линда улетела в Стокгольм. Зебра помогла ей сшить бальное платье — голубое, с глубокими вырезами на груди и на спине. Сняли старинный особняк на Хорнсгатан. Пришли все, даже так называемый блудный сын их выпуска. Из шестидесяти восьми студентов Линдиного выпуска только ему одному пришлось прервать обучение — выяснилось, что у него серьезные проблемы с алкоголем. Ему не удалось ни скрыть их, ни разрешить. Кто сообщил об этом руководству училища, так и осталось неизвестным. По молчаливому и никогда не высказанному соглашению решили считать, что ответственность лежит на всех. Для Линды он навсегда остался кем-то вроде привидения. Он будет всегда мерещится ей где-то там, в осенней тьме, с его неутолимой тоской и жаждой вновь вернуться в родные стены.

На этом балу, когда они в последний раз собрались со своими преподавателями, Линда выпила слишком много вина. Она до этого никогда не напивалась и считала, что знает свою меру. Но в этот вечер она пила много. Может быть, потому, что нетерпение делалось еще мучительней при виде уже приступивших к работе сокурсников. Ее самый близкий приятель в годы учения, Маттиас Ульссон, решил не возвращаться на свою родину, в Сундсваль, и устроился в отделе охраны порядка в Норрчёпинге. И уже успел отличиться, сбив с ног какого-то озверевшего от анаболиков культуриста. Линда принадлежала к меньшинству, к тем, кто еще дожидался работы.

Были танцы. Зебрино платье заслужило всеобщее одобрение, кто-то произносил тосты, другие спели в меру ехидную песню о своих преподавателях. Все было бы замечательно, если бы у поваров в кухне не работал телевизор.

В последней программе новостей сообщили, что на дороге недалеко от Энчёпинга застрелили полицейского. Новость разлетелась мгновенно среди танцующих и подвыпивших аспирантов и их преподавателей. Музыку выключили, из кухни принесли телевизор. Линда потом вспоминала, что для всех это было как удар ногой в живот. Праздник сломался, свет словно поблек, они сидели в своих бальных костюмах и платьях и смотрели на страшные кадры — полицейского просто расстреляли в упор, когда он попытался остановить украденную машину. Из нее выскочили двое с автоматами — они с самого начала и хотели его убить, не было никаких предупредительных выстрелов. Праздник кончился, в двери постучалась суровая действительность.

Было уже совсем поздно, когда они расстались и Линда направилась ночевать к своей тетке Кристине. Она остановилась на Мариаторгет и позвонила отцу. Было три часа ночи, он заикался спросонья. Она разозлилась. Как можно спать, когда несколько часов назад убили его коллегу! Это она ему и высказала.

— Если я не буду спать, это вряд ли поможет делу. Где ты?

— Иду к Кристине.

— Неужели вы до сих пор праздновали? Который час?

— Три. Мы почти сразу разошлись, когда услышали.

Он по-прежнему шумно сопел, словно еще не решил, просыпаться или нет.

— А что это там шумит?

— Машины. Я ловлю такси.

— Тебя кто-нибудь провожает?

— Нет.

— Как ты можешь шляться ночью по Стокгольму в одиночку?

— Со мной все в порядке. Я уже не ребенок. Извини, что разбудила.

Она сердито выключила мобильник. Что-то я часто срываюсь, подумала она. С чего я так взвилась? Он просто сам не замечает, что дразнит меня.

Она поймала такси и направилась на Гердет, где жила Кристина с мужем и восемнадцатилетним сыном — тот все еще не съехал от родителей. Кристина постелила ей на диване в гостиной. Свет с улицы проникал в комнату. На полке стояла фотография — ее родители и она. Это было много лет назад. Ей тогда было четырнадцать, она прекрасно помнит этот момент. Дело было весной, кажется, в воскресенье. Они поехали в Лёдеруп. Отец выиграл фотоаппарат в какой-то викторине в полиции. Когда они собирались сфотографироваться все вместе, ее дед вдруг отказался и заперся среди своих картин в сарае. Отец тут же разозлился. Мона скисла и отошла в сторону. Линда пошла уговаривать деда выйти и сняться со всеми.

— Не хочу оказаться на одной карточке с людьми, которые стоят и ухмыляются друг дружке, а сами вот-вот разбегутся в разные стороны, — услышала она в ответ.

И до сих пор помнит, как больно ее задели эти слова. Она, конечно, знала, что дед особой деликатностью не отличается, но все равно это было как пощечина. Она тогда все-таки решилась и спросила деда, правда ли это — может, он что-то такое знает, что ей неизвестно.

  8