Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
44 
— Прости, княже, беспокоить не хотел. Хозяин сказывал, ты вчера с дорога, устал, не ел ничего. С утра охоч до угощения окажешься. Вина принести?
— Квасу… — простонал Андрей, с трудом вставая на ноги. — Только квас. Во рту, как кошки нагадили. Вчера отчего… — Тут он увидел стоящий на столе кувшин и поправился: — Вчерашний в погреб отнеси, теплый.
— В снег поставлю, княже, — пообещал слуга.
— Постой… — расстегнул тяжелый пояс Зверев. — Ты прислуживал иноземцам, что вчера съехали с вашего двора, или кто-то из мальчишек?
— Все служили, господин. Малые, они шустрые, да токмо иногда в хозяйстве и тяжесть какую донести приходится, и с делом сложным управиться, приглядеть, совет дать, гостю помочь, коли сам идти не может.
— Я пока хожу сам, — сморщился Зверев, хромая к столу.
— Отвар мятный сделать надобно, княже, да растереть. Зараз и отпустит.
— А в снегу поваляться не посоветуешь? От холода воспаление гаснет. Боли же теплом лечатся, когда кровь по телу быстрее разбегается.
— Баню затопить прикажешь?
Андрей расстегнул поясную сумку и выгрузил на стол тяжело звякнувший парчовый кошель. Развязал узел, показал, как блестят внутри серебряные «новгородки».
— Скажи-ка мне, смерд, слышал ты, как послы сговариваются государя нашего, Иоанна Васильевича обмануть хитро и дани ему не давать?
— Прости, княже, в светелке при их разговорах не бывал, — развел руками слуга.
— А-а, стало быть про дань и план обмануть государя не слышал… — разочарованно вздохнул Зверев и потянул шнур, стягивая горлышко кошеля.
— Разве только мимоходом, господин, — спохватился слуга. — Шел как-то с охапкой дров мимо двери, а она чуть приотворилась, я и слышу, бормочут что-то…
— Видать, кто-то из бояр к ним заходил, раз по-русски беседовали.
— Да, точно, — обрадовался смерд. — Заходил кто-то из города.
— Но ты его не знаешь и опознать не сможешь, мельком видел?
— Так и есть! Токмо со спины, мимоходом, — закивал тот.
— Как тебя звать-то, человек? — улыбнулся Зверев понятливому служке и подвинул мешочек немного ближе к нему.
— Максимкой, господин.
— Стало быть, Максим, — уточнил Андрей, — ты слышал собственными ушами, как проклятые литовцы сговорились обмануть нашего государя. Собрали Юрьеву дань, но оставили ее себе. Для царя же отговорки придумали, глупцом его обзывая и доверчивым юношей, коему и соврать не грешно.
— Как есть слышал, — кивнул смерд.
— Уверен? Повтори!
— Государя, отца нашего, — перекрестился Максим, — дурными словами хаяли, вьюношей называли глупым, коего обманывать незазорно. Сказывали, обман задумали хитрый. Дань, ему посланную, себе забрать, а батюшку-царя словами пустыми уболтать и тем прибыток получить.
— Какую дань? — Князь взвесил в руке кошель.
— Юль… Юнь…
— Юрьеву!
— Ее самую, — встрепенулся Максим.
— Что ты говоришь?! — покачал головой Андрей. — Никогда от столь приличных кавалеров мерзости сей не ожидал. Но ты, человек русский, честный от природы, сей заговор, знаю, разоблачишь. В Москву помчишься, всех о задумке злой ливонской оповещая, в Посольский приказ дьяку Висковатому кинешься, все как есть расскажешь!
Зверев кинул кошель на стол ближе к служке.
— Как же ш-шь я поеду, милостивец?! — облизнул губы смерд. — Я же… Как уедешь? Прогонит хозяин-то, коли работу брошу.
— Там гривна[15] новгородского серебра, недотепа, — постучал пальцем по лбу князь. — Здесь тебе столько за всю жизнь не заработать. Не сдуришь, расскажешь все честно в приказе и людям прочим, еще столько же опосля получишь. Понял? Иди баню топи. До ночи в бане пропарюсь, а поутру на почтовых в Москву полетим. Собирайся. Коли есть, чего собирать, конечно. Ох, до чего же лопать хочется! Это хозяин верно угадал.
Со свидетелем Андрею повезло. Он хорошо усвоил, что именно от него требуется, и уже на первой почтовой станции прилюдно заголосил:
— Делается что, люди! Ливонцы проклятые царя нашего, отца, обмануть задумали, словами дурными хулят, обкрадывают страшно! Лошадей, лошадей скорее давайте! В Москву еду, все там расскажу! Все-все, до единого словечка.
Максим рассказывал громко и убедительно. Искренне, от души. Жалко только, к седьмому яму охрип. И возле Москвы князю Сакульскому, на время забыв гордость, пришлось среди ночи отогревать его в бане обычного постоялого двора у скорняцкой слободы. Впрочем, городские ворота все равно уже были закрыты на ночь.
44 
