109 
Это ж тот самый командир первого полка, который ни разу даже не появился в расположении — я проверял… Блин, какой же я дурак!..
— Засунь этот рапорт к себе в задницу! Это я подожду, когда ты сам ко мне приползешь! — дурацкие детские слова. Продиктованные прорвавшейся обидой. Но сил сдерживать Наполеона у меня больше не осталось.
С грохотом хлопает дверь. Бывший генерал Бонапарт идет по коридору. Как Штирлиц. Только — в обратную сторону. С рапортом, без рапорта — один черт, при Обри я здесь уже не появлюсь. А этот дуб врос тут корнями весьма крепко…
ГЛАВА 37
«Ох, где был я вчера!..»
Знаете ли вы, что такое зима в Париже?
Нет — вы не знаете парижскую зиму!..
Сопли и слякоть — вот что это такое. Сверху падает какая-то мокрая дрянь, снизу хлюпает мокрая грязь… А посередине хлюпают сопли в носу… А иногда все это еще и замерзает ледяной коркой.
И еще ветер… В кривых парижских закоулках он дует, кажется, даже когда стоит штиль. Причем со всех сторон сразу. Неожиданно набрасывается из-за углов, обрушивается с крыш, в относительно прямых переулках завывает как в аэродинамической трубе…
Вечером и ночью город вообще превращается в какой-то лабиринт… Бесформенное нагромождение каменных плит, углов, нависающих верхних этажей с черными провалами окон, едва освещенными огнями свечей (да и то далеко не везде). В темноте вдоль стен крадутся невнятные тени — то ли собаки, то ли бандиты, то ли вовсе невесть кто, а может, и вполне добропорядочные обыватели, всего лишь вынужденные поздно возвращаться домой. Поди разбери…
На площадях и пустырях горят костры. Чтобы дать возможность согреться бездомным. Очень странно — в разномастные обноски — одетые люди жмутся к огню: мужчины, женщины, дети… С не менее странно одинаковыми лицами — угрюмыми, обезображенными нуждой… Откуда они, кто они? Не спрашивай, если не хочешь услышать в ответ то, что тебе не понравится. Или вовсе ничего не успеть услышать, кроме звука ножа, входящего в твою плоть… Опасно ходить по Парижу ночью в год от рождения Христова одна тысяча семьсот девяносто четвертый. От начала же Великой Революции — третий…
И тут же рядом, в богатых кварталах — но словно в каком-то параллельном мире, в альтернативной истории, — веселый смех. Свет в ресторанах, музыка, рукоплескания в театрах, балы до утра с шампанским и оркестрами в роскошных особняках. Очаровательные женщины, по недавно вошедшей в употребление античной моде одетые в туники из прозрачного муслина, разъезжающие в богато убранных каретах и фиакрах… Утонченные разговоры в светских салонах… Райская жизнь! Откуда это все? А оттуда же — от Революции. Это победивший народ потребляет завоеванные блага через своих представителей. Кому, как известно — война, а кому — мать родна… Из получивших право бесконтрольно распоряжаться огромными государственными деньгами — редкий человек не удержится, чтобы не откусить кусочек… Много ведь — не убудет! Если был ты до того всего лишь каким-нибудь адвокатом или простым капитаном в отставке — какой аппетит ты нагулял за предыдущую небогатую жизнь!.. А во время еды аппетит, известное дело, имеет тенденцию к увеличению… Вот и сносит крышу у дорвавшихся до БОЛЬШИХ попилов и откатов: а ну, еще давай! А куда бешеные деньги тратить? Тоже ясно — на то, чего раньше не хватало: на пропой да на баб…
Так всегда было — во всех странах и во все времена. И при Робеспьере — при страшном Терроре — тоже было. Только не столь откровенно. Не любил этого Робеспьер. Потому и не высовывались. А сейчас — радость: Кровавое Чудовище прикончили! И не давит больше никому в Конвенте и Комитетах душу круглосуточный страх: на кого сегодня обрушится с обвинением Неподкупный? Несмертельно стало быть депутатом или членом правительства. Вот и гуляет народ — живы, слава тебе, отмененный господи!..
А еще мода распространилась среди богатой молодежи… Одеваться в вычурные одежды цветов королевского дома, носить несуразные прически «жертва» и «висельник» — как убирали волосы у приговоренных к казни: затылок выбрит, а по бокам космы — и душиться мускусом, как это было популярно при последнем короле. От этого и название — «мускадены». Их не так уж и много — не более нескольких тысяч. Но им не надо корячиться за корку хлеба. У них вдоволь еды, вина и одежды. И свободного времени. Поэтому они могут позволить себе сидеть в кофейнях у Пале-Рояль. И рассуждать о необходимости возвращения нормальной власти.
109 
