24 
— Дык, день-то ныне какой, барчук? Лихоманский день. Сегодня, сказывают, лешие везде буйствуют. Бродят, кричат, хохочут, хлопают в ладоши, деревья ломают, гоняют зверей лесных, а человека вмиг заплутают да болотнику и продадут. Кикиморы из подвалов вылезают, овинники пошутить норовят, а в баню сунешься — банники в усмерть запарить могут. Нехороший день. Молиться сегодня надобно, душу спасать… — Дядька кинул кости на скамью: — Девять! Ну, Осип, бери кружку. Глянем, какая у тебя рука ныне! А из домов выходить ныне зело опасно, барчук. С кикиморой управиться еще можно, а со стаями нежити лесной да болотной и отцы святые не совладают.
— А кикиморы разве не на болотах живут?
— Да ты что, барчук? — чуть не хором удивились холопы. — Откель им на болоте-то взяться?
— А где же они тогда обитают?
— В подполе, вестимо, — ответил рыжебородый мужик, которого Белый называл Осипом.
— И у нас в доме — тоже есть?
— А кто их знает? — пожал плечами другой холоп, успевший выслужить себе атласную рубаху и изрядную лысину. — Може, и есть.
— Ладно, — ухмыльнулся Андрей. — Давайте проверим. Где у нас вход в подпол?
— Нетто полезешь туда, барчук? — ошеломленно переглянулись мужики.
— Никогда кикиморы не видел, — пожал плечами воспитанный в мире реальности Зверев. — Отчего не глянуть?
— Ну, ты отважен, барчук. — И, цыкнув зубом, Белый собрал со скамьи кости. — Что же, коли желаешь глянуть, так пойдем, покажу, где спускаться. Касьян, лампу принеси. Осип, и ты с нами.
— Ты бы кистень, что ли, прихватил, барчук, — посоветовал рыжебородый Осип. — Али косарь взял.
— Нечто будет польза от кистеня супротив кикиморы? — из угла ответил лысый Касьян, разжигающий масляную лампу. — То же нежить, ее железом не возьмешь. Молитва надобна, икона. Икону снять, Пахом?
— Крест святой при себе есть, и ладно, — отмахнулся Белый. — Так идем, барчук?
— А может, не надо, Пахом? — вдруг засомневался Осип.
— Отроку храбрость не токмо при встрече с живым врагом надобна, — сухо ответил дядька, — но и с мертвым. Не видишь, Андрей Васильевич сам дух свой спытать решил?
Зверев только хмыкнул в ответ, понимая, что пожилые холопы пытаются его запугать.
Вчетвером они пересекли горницу с лестницей, зашли в кладовку за ней, где висело на стенах изрядное количество старой одежды, а на полу валялись ломаные косы, подковы, стершиеся топоры, ржавые воротные петли, какие-то пруты и скобы. Андрей уже знал, что все это при нужде отдается кузнецу и под ударами молота превращается во что-то новое и полезное.
Пахом слегка разгреб хлам с середины комнатки и, нащупав ременную петлю, потянул ее к себе. Пол скрипнул, и три половицы поднялись, открыв лаз с метр высотой.
— Пойдешь, барчук?
— Естественно.
Зверев забрал у Касьяна лампу с приплясывающим желтым огоньком, наклонился. Под лазом высветились ступени, и паренек начал по ним спускаться вниз. Наверху послышался шорох, пыхтение. Андрей поднял голову:
— Пахом? А ты куда лезешь? Тут же кикиморы!
— Коли с тобой случится что, барчук, боярин мне голову снимет. Уж лучше с кикиморой повстречаться.
— Ее еще найти надобно…
Высота подпола под домом местами превышала полтора человеческих роста, местами снижалась до локтя. Землю перед строительством никто не ровнял — усадьбу просто вознесли на десятки деревянных столбов, соединенных толстенными бревнами.
— Не сгниет? — пощупал один из столбов Зверев.
— Не боись, барчук, и на твой век, и детям твоим, и внукам хватит, — пригладил бороду Белый. — Мореный дуб — чего с ним сдеется? Мы, слава Богу, не в Литве живем. Дуба у нас в достатке. Хоть все из него строй.
— А там что? — Андрей разглядел какую-то стену, повернул к ней, потрогал рукой кладку из покатых валунов.
— Печь над нами, барчук. Она, понятное дело, каменная, на столб не положишь — уйдет в землю под тяжестью. Печей у нас аж четыре, и под каждую основа подведена.
— А кикиморы где?
— Кто же их знает, прости Господи? — перекрестился дядька. — Може, обратно двинем? Отвагу ты свою ужо показал, про то все знать ныне будут…
— Сейчас… — Андрей увидел впереди небольшой кустик, подошел ближе, потрогал травинки. Это оказалась высокая кочка осоки.
— Ты это… Руками не тронь, барчук!
— Это всего лишь трава, Пахом!
— Какая трава, прости Господи, в подполе без света? Почитай, сто лет свет сюда не падал.
24 
