120 
— Может, ты и прав, княже, — молвил Середин. — Да токмо берегини наши для греков дьяволицами станут, травники — бесами, полевики — нечистью болотной. Даже из Бабы-Яги — и то пугало сотворят.
— Не может такого быть, — отмахнулся Владимир. — То ж от веков наши помощники!
Олег в ответ только вздохнул. Потом спросил:
— Скажи, княже, а сумки, с которыми я к тебе приехал, вещи и припасы мои где?
— У тиуна спроси, он куда-то убрал. Ты, никак, уезжать собрался?
— Я ведун, великий князь. Ведун, а не отшельник. Для меня в христианстве места нет.
— Смотри, не прогадай.
— Никогда не знаешь, чем обернутся сегодняшние благие намеренья, княже. В пути увижу.
— Ну, что же. Тогда прощай, ведун. Коли надумаешь вертаться, советчиком моим называйся. Пропустят.
— Спасибо на добром слове, княже. И тебе — прощай.
Эпилог
Анна встретила монаха в своей светелке, под самой крышей жилого дома в детинце, где из распахнутого окна открывался вид на полноводный Днепр и бескрайние поля за ним.
— Я хотела бы поблагодарить тебя, отче, — скромно начала она, — за помощь твою, за советы об обычаях русских, о нравах и привычках здешних.
— Всегда рад помочь, дитя мое, — с улыбкой поклонился Ираклий.
— А теперь ответь мне, отче. Кто я, по-твоему?
— Ты — порфирородная Анна византийская, сестра базилевса Василия, госпожа.
— Я так и знала, что ты ошибешься, грек, — вскинула подбородок женщина. — Имя мне — Анна, великая княгиня земель русских. Русских, а не византийских, Ираклий. Русские честны и наивны, но я выросла в другом мире и знаю, откуда берутся беды, о которых мне поведали мои новые служанки. И я не хочу, чтобы на моей, на моей, Ираклий, земле похожие пакости возродились снова. Поэтому слушай внимательно и запоминай, отче. Коли на Руси внезапно чудеса всяки начнут твориться: иконы плакать, знамения являться, пророчества возникать, что супротив князя или меня направлены, коли кто-то вдруг званием русским тяготиться начнет, иное имя племени своему придумывать и свободы искать, коли кто-то неведомый заместо нас бедами русскими озаботится — тебя, именно тебя, Ираклий, посадят на кол, обитель вашу развалят по камушкам, а братию всю вырежут до последнего. И я не пожалею всего своего приданого, чтобы нанять варягов для этого святого дела.
— А если это сделает кто-то иной, госпожа?
— Кто? На запад от Руси — язычники, на восток — магометане. Все они слишком чисты, чтобы придумывать подобные деяния. И только на юге есть Византия, которая считает себя самой умной. Поезжай туда, отче, и молись в своей обители богу о покое на моей земле. Я очень благодарна тебе за помощь, а потому дарую тебе два дня, дабы покинуть русские пределы. Если на рассвете третьего дня тебя заметит кто-то из моих подданных, тебя немедленно повесят. Да пребудет с тобою милость господа нашего, Иисуса Христа. Прощай.
120 
