105 
Там через щель над дверью бани уже вовсю шел дым, предвещая парную и сколько угодно горячей воды — но сегодня путники не спешили смыть с себя грязь после долгого пути. Одинец с восторгом рассказывал, как он рубился одной рукой, иногда прикрываясь древком Челки, как едва не погиб от меча половца, но отделался покалеченной рукой, как удар краем меча в ухо едва не снес ему половину головы — и даже не замечал, как постепенно каменеет лицо его матери. Однако он не просто рассказывал — здоровой рукой он распускал узлы, стягивающие рухлядь на доставшемся в качестве трофея возке. Наконец кожаный полог сполз. Олег увидел большую груду половецких халатов, не меньше сотни, почти все старые и истрепанные, но под ними… Под ними, скатанные в аккуратные рулоны, лежали яркие самаркандские ковры.
— Да помогите же! — взмолился уставший Одинец.
Олег, не мудрствуя лукаво, прихватил от стены конюшни оглоблю, оперся ею в халаты, толкнул, сбрасывая всю кипу на землю. Небрежно отметил:
— Сойдут попоны сшить.
Потом подхватил один из ковров, раскатал. Девчонка пискнула, наверное, впервые увидев столь яркий рисунок из неведомых цветов.
— Нравится? — Она закивала. — Ну, так давай на стену повесим. И красиво, и дуть будет меньше. Давайте, таскайте да на полу расстилайте. Пусть проветриваются, а то моль сожрет.
Через полчаса изба Людмилы стала напоминать чертоги шамаханской царицы: разноцветные ковры с коротким плотным ворсом закрывали весь пол, висели на стенах, прибитые к растрескавшимся бревнам деревянными щепами, выстилали топчан и полати. Помимо красоты, ковры скрадывали шумы, поглощали эхо — и теперь каждое слово, каждый шаг звучали в избе вкрадчиво и таинственно, словно в сказке.
Кроме того, среди рухляди нашлись две связки лисьих шкур, несколько шапок разных форм и размеров, несколько пар детских меховых штанов — и в конце концов, при виде преобразившегося дома, при виде детей, щеголяющих в соболиных треухах и беличьих колпаках, даже Людмила смягчилась, и глаза ее наполнились радостью.
— Всё, ратники, в баню выметайтесь, а я вам пока стол накрою, как на праздник положено.
— Идем-идем, мама, — согласился Одинец. — Токмо как же я с лубьем-то?
— Как все, — пожал плечами ведун. — Старую одежду придется срезать, новую поверх лубка натянуть. Ну, и не мыть пока правую руку, только тело споласкивать…
Они вышли на улицу. Паренек сразу потрусил к баньке, а ведун остановился, прислушиваясь к странному звуку. Среди радостного разноголосого гомона, несущегося со всех сторон, резким перепадом отличался протяжный однотонный вой, лишь иногда прерываемый всхлипываниями. Совсем неподалеку плакала женщина. Одиноко и безнадежно. Похоже, в чей-то дом вместе с богатой добычей пришла и тяжкая, непоправимая беда.
* * *
К небогатому святилищу Суравы участники похода собрались только в полдень. Прочие деревенские остались у ворот, издалека наблюдая за таинственным обрядом прекращения войны.
Несмотря на мороз, все воины — и здоровые, и раненые, — юные и зрелые мужи были обнажены по пояс, шли безоружные, сжимая в руках по толстому жгуту соломы. Только Олег нес священные атрибуты войны и победы — чашу из черепа древнего латинянина и несущую свежие зарубки на древке Багряную Челку. Перед валуном, на поле их уже дожидалась высокая поленница, на которой покоились Малюта, Лабута, Путята и еще один сельчанин. Вокруг стояли еще несколько составленных для костра поленниц.
Ежась от холодка, Середин остановился в четырех шагах от Велеса, взглянул на его снежную шапку и подумал о том, что старику, должно быть, тоже не жарко. Тем временем из-под валуна выбрался волхв в сопровождении мальчишек, вооруженных деревянными вилами. Он подошел к Олегу, сурово потребовал:
— Говори!
— Я пришел вернуть великому Велесу его обереги, которые смогли сохранить нашу рать в тяжелом походе и позволили добиться небывалой победы над злобным врагом, — склонив голову, протянул ведун чашу и Челку.
Волхв принял вымпел, оглядел, удовлетворенно хмыкнул:
— Я вижу, она билась в сече, смертный?
— Да, она сражалась вместе с нами и принесла нам победу.
— Что же, отныне и твое имя станет частью ее славного имени, твоя жизнь станет частью ее истории, твоя отвага станет частью ее отваги и продолжит приносить победы нашим детям, — принял Багряную Челку старец, отнес к валуну, вернулся. Взял у Олега чашу, осмотрел. Осторожно принюхался: — Здесь была кровь?
105 
