Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
182 
Импортное "чудо" техники было набито под завязку. Но Егору Павловичу вид целой кучи денег был вовсе не так приятен, как бывшему "медвежатнику", а потому он крепким пинком вернул обалдевшего слесаря к действительности. Все еще вне себя, Копылин начал выгребать валюту в загодя запасенный мешок. Пока он опорожнял сейф, старик собрал посреди помещения все бумаги и когда наконец слесарь поторопился к выходу, Егор Павлович недрогнувшей рукой поджег их. То же самое он сделал и в игорном зале. С одной разницей – теперь старик побрызгал портьеры и столы бензином с предусмотрительно захваченной канистры.
Когда они, закрыв на замки дверь между кочегаркой и кухней и вытащив наружу ничего не соображающего истопника – на всякий случай, чтобы не задохнулся от дыма – сели в "джип", окна первого этажа уже бросали на серый асфальт улицы тревожные оранжевые отсветы. Егор Павлович поднял голову и посмотрел на второй этаж. Оттуда все еще слышалась музыка и женский смех. Старик криво ухмыльнулся, с осуждением покачал головой и вырулил на проезжую часть. За этих неуемных бражников он не волновался – они могли спокойно убраться из горящего здания по пожарной лестнице или, на худой конец, выпрыгнуть из окна в сугроб…
Враг… Где-то там, за высоким забором, в коттедже-крепости, спит его враг. Не ощущая холода, Егор Павлович битый час стоял неподвижно среди деревьев и смотрел на логово Чагиря. Прошлое властно захватило старика и унесло его на таежный кордон. Он снова слышал голос матери и видел отца, помогавшего ему снаряжать патроны, и Лешак, возбужденно поскуливая от нетерпения, рвался выскочить за ворота, чтобы сопровождать Егоршу на очередную охоту. Старик чуял запах домашнего свежеиспеченного хлеба, который мать положила в котомку, его хлестали по лицу молодые весенние побеги и глубокое голубое небо над головой щедро плескало ему под ноги золотые солнечные волны.
Смахнув нежданную слезу, Егор Павлович стиснул зубы. Пора… Ожесточись сердце, разбитое в детстве, потому как то, что он задумал, было ему совсем не по душе. Чтобы наказать виновного, он должен был убить безвинных.
Старик был наслышан о неуемной страсти Базуля-Чагиря к собачьим боям и теперь хотел нанести ему удар в самое сердце, чтобы посеять в мыслях своего врага страх. Егор Павлович наблюдал за псами вора "в законе", забравшись на дерево, целый день. О лесной "крепости" Базуля знало полгорода, так что ее местонахождение старик вычислил на удивление быстро. Даже на большом расстоянии и через оптику бинокля было видно, что питомцы пахана хорошо тренированы и очень опасны. Но Егор Павлович знал, как завести Грея, которому отводилась главная роль в предстоящей трагедии…
Перебраться через забор ему не составило особого труда. Старик надел белый маскхалат и в темноте был почти незаметен. Конечно же, собаки Базуля его услышали, но их натаскивали не охранять, а убивать, потому они в основном молча наблюдали за манипуляциями старика, который начал открывать вольеры. Но едва первый из псов оказался на свободе, как он тут же ринулся на Егора Павловича, горя желанием побыстрее вонзить клыки в горло чужаку.
Пес не добежал до старика всего каких-то два метра. Таившийся неподалеку Грей, увидев опасность и услышав призывный свист хозяина, обрушился на свирепого акита-ину словно смерч. Волкодав ударил сбоку, и пока боевой пес Базуля-Чагиря пытался развернуться, он одним мощным движением сломал ему шею. Остальные собаки, наблюдавшие за боем, наконец подали голос; но они не столько лаяли, сколько злобно рычали и рвались из вольеров, чтобы добраться до Грея…
Псы гибли один за другим, по мере того, как Егор Павлович выпускал их по очереди из вольер. Грей, которому старик на всякий случай надел широкий ошейник с острыми шипами, словно обезумел – он полосовал противников с таким остервенением, что даже Егору Павловичу стало не по себе. Старик отлично понимал, что случилось с его любимцем – волкодав не просто дрался, а защищал своего хозяина.
Все было кончено в считанные минуты. Ощущая угрызения совести, Егор Павлович поторопился покинуть поместье Чагиря. При этом он не забыл тщательно замаскировать следы. Но уже в глубине леса, когда старик стал на лыжи, он понял, что трудился напрасно – пошел снег.
Остаток ночи Егор Павлович бездумно прослонялся по квартире. Он понимал, что теперь нужно какое-то время выждать, чтобы Чагирь до конца прочувствовал открывшуюся перед ним бездну всеми фибрами своей гнилой души. Но в то же время старик не мог отделаться от ощущения чего-то неприятного, чуждого его натуре, которое скользкой гадиной шевелилось где-то внутри, подталкивая на новую кровь. И от этого месть уже не казалась такой сладостной и совершенно необходимой.
182 
