очень нудно 
27 
С кем она спала?
Она была в карете Робина-малиновки. С Робином. Презренный, презренный негодяй! Она быстро ощупала свою одежду. Все как будто в порядке, если не считать чепца.
Как он посмел!
Ей захотелось снова оцарапать его, но она раздумала. Теперь этот повеса знает, что у нее короткие волосы, и должен поверить в ее историю. А он, похоже, считал монашек неприкосновенными.
Где же ее чепец?
Она ощупала постель и обнаружила чепец зажатым в руке Робина. Она смотрела на него, обезоруженная бурей эмоций. Петра потянула чепец, и Робин отпустил его. Она надела чепец и спрятала волосы. Он повеса, и к тому же еще озорник. Он снял с Петры чепец, видимо, желая подразнить ее. Как будто у них сейчас нет более серьезных дел.
Петра посмотрела на двор Гуларов. Каким обыкновенным он выглядел при свете дня! В грязи действительно копошились куры, а вокруг них расхаживал петух. Но это не была ферма, а самый настоящий бордель, и эти шлюхи пытались их убить.
Петра снова посмотрела на Робина.
Он спал на спине, подложив руку под голову, гобелен накрывал его от талии вниз. Выше на нем была одна только свободная рубашка. Две верхние пуговицы расстегнуты, открывая шею и часть груди. Утренний свет все еще был неясным, но в каком-то роде он делал его даже более красивым, более классическим. Спящий Адонис.
Петра посмотрела на этот кусочек его груди. Четыре пуговицы все еще были застегнуты. Зуб за зуб. Улыбаясь, она украдкой расстегнула одну, потом вторую. Он не пошевелился, так что скоро все шесть оказались расстегнуты, и она смогла раздвинуть ткань, любуясь его мускулистой грудью. Он был гораздо сильнее, чем выглядел. На груди у него были царапины, следы ее ногтей.
Он их заслужил, глупый, помешавшийся на похоти повеса. И все же он само совершенство.
Женщины наверняка постоянно пробираются в его постель, преследуя его за красоту и очарование. Его ли вина, что он угождает им? Какой молодой мужчина не поддастся искушению?
А вот ей надо покинуть это грешное гнездышко.
Где ее сандалии? Она заглянула в конец импровизированной кровати и встретилась глаза в глаза с недовольной на вид собачкой. Интересно, у собак болит голова?
Кокетка жалобно пискнула.
Петра взяла ее на руки.
– Ну-ну, малышка, теперь все хорошо. Плохие люди связаны, и мы скоро уедем отсюда. Твой хозяин был молодцом. То есть когда я разбудила его и выгнала. Он безнравственный негодяй, правда?
Кокетка предусмотрительно молчала, но вырвалась на свободу, едва учуяв Робина, и бросилась к двери.
Петра увидела свои испачканные грязью сандалии. Она взяла их и хотела вынести на улицу, прежде чем надеть. Робин загораживал ей путь к дверце, через которую она вошла, а другая была слишком близко к каменной стене, чтобы открыть ее.
Петра открыла дверцу для Кокетки, не зная, сможет ли собачка спуститься по ступенькам. Она смогла. Петра мрачно посмотрела на мужчину, преграждавшего ей дорогу, но не могла не обратить внимания на изящную линию его скулы и его приоткрытые губы. Будь она его женой, проснувшись рядом с ним, она могла бы лечь…
Петра одернула себя.
Накидка. Где ее накидка?
Она нашла накидку на поясе, всю измятую. Петра, как могла, разгладила ее, сложила, приколола на место и ощупала, чтобы убедиться, что надела ее ровно.
– У вас на лбу выбились волосы.
Петра замерла, потом возмущенно посмотрела вниз, в его лениво улыбающиеся глаза:
– Как вы посмели снять мой чепец? Это святотатство!
– Никакое не святотатство открыть такую красоту, Петра.
– И вы спали со мной. Вы спали со мной.
– Это была единственная кровать поблизости.
– Это возмутительно.
– Вчера мы в этой карете провели вместе несколько часов, – заметил он.
– Тогда это было сиденье. Теперь это постель.
– Это просто карета, загруженная чемоданами и сундуками.
– Это кровать. Мы спали в одной кровати. Что, если кто-нибудь услышит об этом?
– Кто, Петронилла mia?
– Кто угодно. Ваши люди разболтают…
– Они не будут говорить ни о чем, о чем я не хочу, чтобы они говорили. – Спокойная уверенность этих слов заставила ее замолчать, но всего на минуту.
– Ну а как же шлюхи?
– Не глупите.
Она сжала кулак и занесла его, но он мгновенно схватил ее за запястье.
– Больше никаких когтей.
Она попыталась высвободиться.
– Я сжала кулак, если вы заметили. Отпустите меня.
– Перестаньте вырываться.
– Отпустите меня!
27 
