очень нудно 
52 
Ожидание оказалось долгим, и все это время я принимал утренний парад: первым мимо меня с важным видом прошествовал коротышка майор Райт. За ним порхнула Рита Тессинджер, свежая и трепетная. Следом – ее мать, немного утомленная, но довольная. Потом дама из Гранд-Рэпидз, облаченная в пурпурный цветастый шелк и готовая мгновенно дать бой неудобствам, которые неизменно подмечали ее цепкие старческие глазки. И наконец, Мери, молодая, красивая и обманчиво добродетельная.
Насчет первого и второго я ей сказал, а насчет третьего умолчал.
– Ты сегодня вскинулся ни свет ни заря, – сказала она.
– Отлично выспался.
– Я тоже. Заснула, едва коснувшись головой подушки.
– Я императорский белый конь, и Холзи может скакать на мне верхом, когда пожелает. Я уже позавтракал. Подождать тебя здесь?
– Подожди.
Мери ушла, бедра ее чуть покачивались, словно от приятных воспоминаний. Ее стройное тело, скрытое сейчас серым костюмом из шерстяной фланели, вновь обретя загадочность, вызывало во мне желание.
Желание, однако, испарилось в связи с появлением мисс Грин, которая явилась одна, в зеленом платье цвета искусственной пасхальной травки и туфлях того же оттенка. Когда она приблизилась ко мне, я заметил, что к передвижной выставке искусственных драгоценностей она добавила изумрудные серьги. Вид у нее был нездоровый.
– Доброе утро, – поприветствовал ее я, – вы не видели мистера Андерсона?
– Разве вы не знаете? Мистер Андерсон покинул наш поезд.
– Но он говорил мне, что едет через Лос-Анджелес.
– Он так и собирался, но позвонил по междугородному на одно из своих дальних месторождений, и ему посоветовали остаться на несколько дней в Нью-Мехико. Поэтому вчера вечером, а впрочем, может быть, и рано утром, он вышел в Гэллопе. Он сказал мне, что едет в Альбукерк.
– Жаль, я не знал. Хотел с ним попрощаться. У вас, случайно, нет его калифорнийского адреса?
– Нет, он говорил, что почти не сидит на месте. Хотя мой адресок записал. – Она хрипловато усмехнулась. – Ну что ж, пойду взгляну, что там у нас на завтрак. Еще увидимся.
Я был обезоружен, но, похоже, оказался прав. Возможно, вопросы, казавшиеся идиотскими мне самому, спугнули Андерсона и заставили сойти с поезда. Если я сумею убедить ФБР в Лос-Анджелесе, что его необходимо разыскать, ему все-таки придется дать на них ответы.
Я отправился в «пульман» и спросил проводника, забрал ли Андерсон свои вещи.
– Нет, сэр. Он попросил мисс Грин передать мне, чтоб я отнес их в багажный вагон. Она сказала, что через несколько дней мистер Андерсон приедет в Лос-Анджелес и там их получит. У мистера Гордона был всего один чемодан, и, насколько я понимаю, он захватил его с собой.
– Гордон тоже вышел?
– Да, сэр. Меня это устраивает.
– Они что, уехали вместе?
– Не знаю, мистер Дрейк. Мне известно только, что оба они вышли в Гэллопе. Ни тот, ни другой не сказали мне ни слова.
Три варианта пришли мне в голову, кроме того, о котором я думал раньше. Гордон преследовал Андерсона. Андерсон преследовал Гордона. Или один убил другого, а тело сбросил с поезда. Непредсказуемость и жестокость самой жизни заставляли меня склониться к наиболее трагическому варианту развития событий. Ситуация предстала еще более таинственной, когда я, опросив пассажиров, выяснил, что никто из них не видел, как Гордон или Андерсон выходили.
Мисс Грин и Мери вернулись из столовой вместе, и я спросил мисс Грин, договаривался ли Андерсон насчет своего багажа заранее.
– Он оставил мне записку. Я нашла ее под подушкой, проснувшись утром. Это оказалось очень милое письмецо, не просто записка.
– Вы уверены, что это Андерсон его написал?
– Разумеется, уверена. Кто еще станет мне писать?
– Вы знаете его почерк?
– Не знаю. Да, кажется, не знаю. Но я уверена, что записку написал он. Там было сказано, что он едет в Альбукерк и что вещи надо отправить в Лос-Анджелес.
– Он говорил раньше, что собирается сойти с поезда?
– Нет. Я удивилась, найдя записку.
– А где сейчас эта записка?
– Записка? Одну минутку. – Она пошла к себе в купе поискать. Вернулась мисс Грин с пустыми руками. – Пропала, – сообщила она. – Ума не приложу. Была на месте час тому назад.
По лицу мисс Грин, стареющему и размалеванному, как у куклы, невозможно было угадать, о чем она думает. Я не понимал, лжет она или нет. Все, что она произносила и делала, выглядело неестественно, как-то не по-людски. Постоянная дрожь в руках свидетельствовала о том, что ее нервной системе нанесен пусть незначительный, но непоправимый ущерб. Труп, воскрешенный к жизни, после того как ткани затронул распад, наверняка бы двигался, говорил и одевался именно так, как она.
52 
