125 
И Жюдит разразилась пронзительным нервным хохотом. Распалившись, она снова кричала во весь голос:
– Представляю себе их морды в тот миг, когда они вскрыли гроб! – Ее смех резко оборвался, голос зазвучал глуше. – Они должны были знать, Карим... Они должны были знать, что настало время расплаты за содеянное, что они скоро сдохнут злой смертью... Что им воздается за все зло, причиненное нашему городу, нашей семье, нам самим – двум маленьким девочкам, а главное – мне, мне, мне...
Ее голос замер. Светало; небо окрасилось перламутровыми сполохами зари.
Карим тихо спросил:
– А теперь? Что ты теперь будешь делать?
– Вернусь к моей маме.
Сыщик подумал о великанше, живущей в окружении белых чехлов и пестрых тканей. Подумал о Крозье, одиноком старике, который наверняка провел последние ночные часы рядом с нею. Эти двое... рано или поздно их придется взять.
– Я должен арестовать тебя, Жюдит.
Девушка усмехнулась.
– Арестовать, меня? Но твое оружие у меня в руках, мой милый сфинкс. Шевельнись только, и я тебя убью.
Карим попытался улыбнуться и сделал шаг вперед.
– Все кончено, Жюдит. Успокойся, мы будем тебя лечить, мы...
Девушка уже нажимала на курок, когда Карим выхватил сзади из-за пояса «беретту» – ту самую, что позволила ему взять верх над скинами, а теперь дала последний шанс на спасение.
Их выстрелы прогремели одновременно, а пули встретились в утреннем воздухе. Карим остался цел. Жюдит слегка пошатнулась, ее тело несколько секунд грациозно колебалось, словно в танце, затем из груди потоком хлынула кровь.
Она выронила пистолет, попятилась и... рухнула со скалы вниз, в пустоту. Кариму почудилось, что по ее лицу скользнула тень улыбки.
Взревев от раздиравшей его сердце боли, он рванулся к краю утеса, чтобы в последний раз взглянуть на тело Жюдит, маленькой Жюдит, которую – теперь он доподлинно знал это – любил целых двадцать четыре часа, любил больше всего на свете.
Он увидел, как окровавленное тело соскользнуло по камням к реке и поплыло по течению следом за телами Фанни Ферейра и Пьера Ньемана.
Вдали, из-за мрачной цепи горных вершин, вставало пылающее солнце.
Но Карим его не замечал.
Да и какое солнце могло теперь озарить мрачные бездны, где беспомощным пленником билось его раненое сердце?
125 
