90 
– Я не офицер. Ничего подобного. Ничего подобного. Что вы? Я служащий в банке.
Хватили с ним рядом кого-то, тот, белый, молчал и извивался в руках...
Потом хлынуло по переулку, словно из прорванного мешка, давя друг друга. Бежал ошалевший от ужаса народ. Очистилось место совершенно белое, с одним только пятном – брошенной чьей-то шапкой. В переулке сверкнуло и трахнуло, и капитан Плешко, трижды отрекшийся, заплатил за свое любопытство к парадам. Он лег у палисадника церковного софийского дома навзничь, раскинув руки, а другой, молчаливый, упал ему на ноги и откинулся лицом в тротуар. И тотчас лязгнули тарелки с угла площади, опять попер народ, зашумел, забухал оркестр. Резнул победный голос: «Кроком рушь!» И ряд за рядом, блестя хвостатыми галунами, тронулся конный курень Рады.
Совершенно внезапно лопнул в прорезе между куполами серый фон, и показалось в мутной мгле внезапное солнце. Было оно так велико, как никогда еще никто на Украине не видал, и совершенно красно, как чистая кровь. От шара, с трудом сияющего сквозь завесу облаков, мерно и далеко протянулись полосы запекшейся крови и сукровицы. Солнце окрасило в кровь главный купол Софии, а на площадь от него легла странная тень, так что стал в этой тени Богдан фиолетовым, а толпа мятущегося народа еще чернее, еще гуще, еще смятеннее. И было видно, как по скале поднимались на лестницу серые, опоясанные лихими ремнями и штыками, пытались сбить надпись, глядящую с черного гранита. Но бесполезно скользили и срывались с гранита штыки. Скачущий же Богдан яростно рвал коня со скалы, пытаясь улететь от тех, кто навис тяжестью на копытах. Лицо его, обращенное прямо в красный шар, было яростно, и по-прежнему булавой он указывал в дали.
И в это время над гудящей растекающейся толпой напротив Богдана, на замерзшую, скользкую чашу фонтана, подняли руки человека. Он был в темном пальто с меховым воротником, а шапку, несмотря на мороз, снял и держал в руках. Площадь по-прежнему гудела и кишела, как муравейник, но колокольня на Софии уже смолкла, и музыка уходила в разные стороны по морозным улицам. У подножия фонтана сбилась огромная толпа.
– Петька, Петька. Кого это подняли?..
– Кажись, Петлюра.
– Петлюра речь говорит...
– Що вы брешете... Це простый оратор...
– Маруся, оратор. Гляди... Гляди...
– Декларацию обявляют...
– Ни, це Универсал будут читать.
– Хай живе вильна Украина!
Поднятый человек глянул вдохновенно поверх тысячной гущи голов куда-то, где все явственнее вылезал солнечный диск и золотил густым, красным золотом кресты, взмахнул рукой и слабо выкрикнул:
– Народу слава!
– Петлюра... Петлюра.
– Да який Петлюра. Що вы сказились?
– Чего на фонтан Петлюра полезет?
– Петлюра в Харькове.
– Петлюра только что проследовал во дворец на банкет...
– Не брешить, никаких банкетов не буде.
– Слава народу! – повторял человек, и тотчас прядь светлых волос прыгнула, соскочила ему на лоб.
– Тише!
Голос светлого человека окреп и был слышен ясно сквозь рокот и хруст ног, сквозь гуденье и прибой, сквозь отдаленные барабаны.
– Видели Петлюру?
– Как же, господи, только что.
– Ах, счастливица. Какой он? Какой?
– Усы черные кверху, как у Вильгельма, и в шлеме. Да вот он, вон он, смотрите, смотрите, Марья Федоровна, глядите, глядите – едет...
– Що вы провокацию робите! Це начальник Городской пожарной команды.
– Сударыня, Петлюра в Бельгии.
– Зачем же в Бельгию он поехал?
– Улаживать союз с союзниками...
– Та ни. Вин сейчас с эскортом поехал в Думу.
– Чого?..
– Присяга...
– Он будет присягать?
– Зачем он? Ему будут присягать.
– Ну, я скорей умру (шепот), а не присягну...
– Та вам и не надо... Женщин не тронут.
– Жидов тронут, это верно...
– И офицеров. Всем им кишки повыпустят.
– И помещиков. Долой!!
– Тише!
Светлый человек с какой-то страшной тоской и в то же время решимостью в глазах указал на солнце.
– Вы чулы, громадяне, браты и товарищи, – заговорил он, – як козаки пели: «Бо старшины з нами, з нами, як з братами». З нами. З нами воны! – человек ударил себя шапкой в грудь, на которой алел громадной волной бант, – з нами. Бо тии старшины з народу, з ним родились, з ним и умрут. З нами воны мерзли в снегу при облоге Города и вот доблестно узяли его, и прапор червонный уже висит над теми громадами...
– Ура!
– Який червонный? Що вин каже? Жовто-блакитный.
90 
