128 
Сзади озадаченно умолкли, пытаясь, видимо, прислушаться к грохоту гусениц. Самое смешное, что майор накликал на свою голову. Свернув за угол, танков они, правда, не увидели, но поперек улицы, светя фарами, грузно разворачивался огромный «Урал» с брезентовым верхом, и через задний борт уже прыгали солдаты, кто-то распоряжался. Троица кинулась назад, пока не заметили. Снова свернули в проходные дворы — в таких случаях никто особо не станет разбираться, не помогут и удостоверения, прикладом по хребту схлопочешь раньше, чем успеешь объявить о своей сопричастности к славной российской армии…
— Стоп! — радостно объявил Кацуба. — Чего нашел!
Он обошел вокруг «Жигулей» темного цвета, хозяйственно попинал колеса, отобрал у Паши фонарик, посветил внутрь, присмотрелся и заключил:
— Сдается мне, поедет… У кого перочинник?
Повозившись немного, он распахнул дверцу. Мазур по привычке ожидал остервенелого воя сигнализации, но машина безмолвствовала — пока они залезали, пока Кацуба, копаясь под приборной доской, соединял провода.
Отчего-то охватило покойное чувство безопасности — казалось, они обрели дом, хоть и крохотный. Заскрежетал стартер, мотор довольно быстро завелся, и Кацуба, включив фары, выехал со двора.
— Хамим… — покачал головой Паша.
— Есть вариант получше? — хмыкнул Кацуба. — Не пешком же десять верст топать? Давай руководи, штурман…
Он лихо вел машину, срезая углы, объезжая болтавшихся посреди улицы пьяных, заранее сворачивая в переулки, стоило впереди замаячить милицейским мигалкам, мурлыкал громко:
Ще не вмерла Украина,
И слава, и воля,
Ще нам, браття-молодци,
Усмихнетця доля…
Душу, тило мы положим
За свою свободу
И покажем, що ми браття
Козацького роду…
— Слушай, козаче… — напряженно отозвался с заднего сиденья Паша. — Скоро уже выезд из города, если там патруль…
— То у нас там спросят документы… — подхватил Кацуба. — А у нас их для тачки-то и нету… Ладно, чуть что — головы пониже.
Он затормозил, вылез, сзади послышался звон стекла.
— Что это он?
— Подфарники бьет, — догадался Мазур.
Действительно… они издали увидели мигающий синий маячок, потом в лучах фар показался развернутый носом к городу «уазик», перекрещенные матово блеснувшими белыми ремнями милиционеры.
— Держись, орлы… — сказал Кацуба.
Он резко сбросил скорость, повинуясь сигналу жезлом, включил правый поворот и стал аккуратненько притирать машину к обочине. Резко нажал на газ, машина прямо-таки прыгнула вперед, вильнула, чтобы не сбить бросившегося в сторону гаишника, на миг Мазуру показалось, что правые колеса отрываются от земли — и в ближнем свете фар замелькали колеи, пучки невысокой травы, рытвины, машину подбрасывало так, что они колотились макушками о крышу, мотор ревел, померещилось даже, что «жигуленок» несется кенгуриными прыжками…
— Что там? — заорал Кацуба, подпрыгивая, вцепившись в руль.
— Катят! — крикнул в ответ Мазур, ухитрившись обернуться. — Мигалка следом, но далеко!
Кацуба прибавил газу, хотя они и так неслись чуть ли не со скоростью крылатой ракеты. Мазур не мог не оценить виртуозности, с какой майор несся по разъезженным колеям. Далеко позади послышалось вытье сирены — как будто погоня всерьез подозревала, что дичь дисциплинированно остановится при этих грозных звуках. Наплевать, главное — не успели сразу открыть пальбу, а теперь и пытаться нечего, разрыв приличный, не попадут при любом раскладе…
Остававшиеся до порта километры преодолели, казалось, в полминуты, перед воротами Кацуба сбросил скорость, и после бешеной гонки показалось сначала, что машина ползет по-черепашьи. Миновав вахтерку, снова помчались, лавируя меж начавшими прирастать к рельсам кранами, кучами мусора и железными бочками, брошенными в самых неподходящих местах.
— Ну, все, — сказал Кацуба, резко затормозив. — Дальше пешочком, без помпы…
Он отвел «жигуленок» в сторону, спрятав его за штабелем бочек, тщательно протер платком баранку, и они рысцой, то и дело оглядываясь, припустили к девятому пирсу, где даже ночью можно было без труда определить, что «девятка» являет собою оазис относительного порядка и некоторого процветания: над оградой светились призрачно-белым гроздья прожекторов, ворота закрыты наглухо, а из освещенной сторожки показался хмурый охранник, оказавшийся трезвехоньким и при нагане.
128 
