7 
— Сам вычислил, — угрюмо сообщил Шишкодремов.
Света потянулась и пояснила Мазуру:
— Это он у нас на Нострадамусе подвинулся. И Гитлера оттуда вычитал, и Ельцина, и ваучеры. А какой может быть Нострадамус, если сами французы намедни писали, что на сегодняшний день имеется десятка три расшифровок к а ж д о г о катрена? Точнее объясняя, на каждое четверостишие — тридцать расшифровок, причем любая наугад взятая противоречит двадцати девяти остальным. Какие уж тут предсказанные ваучеры, Роберт?
— Образованщина, — проворчал тот, уязвленный в лучших чувствах.
— Зато сексуальна и раскованна, — уточнила Света. — Вон у сержанта скоро казенные штаны треснут…
Вернулся Кацуба. Все было ясно по его лицу, с первой секунды. Никто не задал ни единого вопроса, но он сам, не спеша оглядев свое воинство, тут же внес ясность:
— Увы, ребята, придется работать… Хватайте барахло и поехали. Машина ждет.
В фургончике оказалось достаточно обтянутых потертым кожзаменителем сидений, чтобы с относительным комфортом разместиться всем. Скрежетнул рычаг передач, и машина покатила прочь от сонного царства.
— Знакомьтесь, — сказал Кацуба. — Это вот товарищ Котельников Игорь Иванович, большой человек в здешней гидрографии… в практической гидрографии, так сказать. Прикладной. Известный прикладник. Только застрял в капитанах — здешние места как-то чинопроизводству не способствуют…
Шофера он не представил — значит, так и надо было. Капитан Котельников чем-то неуловимо напоминал Кацубу — такой же жилистый и долговязый, только усы оказались гуще и светлее.
— Как вас величают, он уже знает, — продолжал Кацуба. — Ну, со светскими условностями вроде все? Гоша, пивка хочешь?
— Давай. А то у нас дорогущее…
Машина поскрипывала всеми сочленениями, но довольно бодро катила по раскатанной колее. Вокруг сменяли друг друга холмы и равнины, кое-где среди невысокой, зелено-буроватой травы белели пучки бледных цветов, взлетали птицы. Слева, далеко в стороне, показалось большое озеро, покрытое словно бы огромными бело-серыми хлопьями.
— Гуси, — пояснил Котельников. — Осенью охота тут богатейшая. Да и сейчас колошматят почем зря…
— А это что? — поинтересовался Мазур, когда вокруг появились заросли странного кустарника — с метр высотой, перекрученные черные стволы, длинные, узкие листья.
— А это березы, — сказал Котельников. — Серьезно. По здешним меркам — вполне дремучая чащоба, лучшее, чем богаты…
— Вон хорошее местечко, — перебил Кацуба. — Там и постоим ради приятного разговора…
УАЗ свернул вправо, переваливаясь на неровностях, проехал метров двести, к подножию невысокого холма, остановился. Котельников не стал отсылать шофера «погулять» — значит, человек был свой, посвященный.
Кацуба мгновенно переменился, лицо стало жестким, пропало всякое балагурство.
— От Адама начинать не будем, — сказал он. — Но небольшое такое предисловие сделай, Гоша, чтобы народ знал, где ему предстоит горбатиться…
— Понятно, — сказал Котельников. — Значит, вводная часть будет такая… Мы едем в город Тиксон. Население — около тридцати тысяч человек, причем девять десятых с превеликой охотой хоть завтра навсегда убрались бы на материк, но не имеют такой возможности. Дела, как и везде, хреновые — плюс северная специфика. Цены дикие, денег нет. Лесоперевалочный завод стоит второй год — невыгодно стало сплавлять лес с верховьев. Та же ситуация с судоремонтным — от обычной навигации остались одни воспоминания, Северный морской путь, будь это на суше, давно зарос бы бурьяном. Нефтеразведку свернули. Одним словом, народ не живет, а кое-как выживает и не разнес все вдребезги и пополам исключительно по исконной русской терпеливости. А может, еще и оттого, что понимает: если разнести все вдребезги, деваться будет вообще некуда — до материка очень уж далеко, а тут, по крайней мере, крыша над головой, рыбку половить можно, только ею многие и спасаются…
— Медеплавильный вот-вот закроют, — бросил шофер, не оборачиваясь к ним.
— Ага, — сказал Котельников. — Со дня на день. Выбрали руду за сто пятьдесят лет. Одним словом, социализма здесь уже нет, а капитализма нет и не будет по одной простой причине: нечего прихватизировать. Разве что рыбхоз еще в девяносто четвертом превратился в частную фирмочку, но это у нас единственный росток капитализма, и другого не дождаться. Аж целых четыре сейнера — то есть, было четыре. Осталось три. Ну, еще хлипкий туризм — но это уже не наши, все идет через Шантарск, а здесь только представитель. Возят иностранцев по Северному Ледовитому. Теневой экономики нет, поскольку нет вообще никакой экономики. Мафия, как водится, есть, куда же без нее, но по вашим шантарским меркам это и не мафия вовсе, смех один. Тут вам не Завенягинск с его никелем и круговоротом больших денег в природе… Вот вам в краткой обрисовке все наши сугубо штатские дела. Теперь — военные, вообще те, что касаются носителей погон. Есть таможня, но захирела согласно общей тенденции. Есть пограничники — поскольку в Завенягинск до сих пор, бывает, заходят иностранные коробки, опять же те самые иностранцы, про которых я уже говорил. Армия представлена военной частью с соответствующим цифровым обозначением. — Он достал потрепанную карту, развернул на колене. — Вот здесь, где обведено синим, — сплошь запретка.
7 
