очень нудно 
26 
Бедуин взмыл свечкой, так что пришлось приложить усилия, чтобы удержаться в седле. Передние ноги коня как-то странно были прижаты одна к другой… Что-то тускло сверкнуло в воздухе…
Присмотревшись, Ольга решительно спрыгнула с седла и, зажав на всякий случай повод в кулаке, присела на корточки. Поневоле выругалась вторично.
Передние ноги Бедуина оказались спутаны – да что там, буквально замотаны от бабок до колен чем-то вроде полупрозрачного клубка из слабо светящихся нитей алого и зеленого оттенка. Что бы это ни было, конь не мог двигаться дальше – а у Ольги уже через миг не осталось никаких сомнений касательно того, что это было. То есть, сути она не понимала, но видела, что столкнулась с чем-то пакостным…
Она быстренько прикинула свои шансы. Если оставить все как есть и кинуться бегом… Нет, не успеть. Все же пробежать нужно несколько верст, можно опоздать…
Ругаясь сквозь зубы, она принялась распутывать этот поганый клубок – в меньшей степени руками, хотя и руками приходилось помогать. Временами она шипела от боли – чертовы полупрозрачные нити обжигали пальцы, как крапива, и, казалось, точно такие же уколы то и дело вторгаются в сознание – дело шло туго. Все равно что распутывать в темноте, исключительно на ощупь, самый обычный клубок толстых, колючих шерстяных ниток – не видя хотя бы приблизительно, удалось ли ухватить кончик и есть ли он вообще.
Бедуин время от времени жалобно ржал, переминаясь с ноги на ногу, – но, в общем, стоял смирно.
– Потерпи, миленький, я стараюсь… – прошептала Ольга чуть ли не со слезами в голосе.
Она погрузила пальцы в переплетение светящейся пакости – и что есть сил дернула, в переносном, конечно, смысле, прилагая все свое умение. Пальцы обдало жгучей болью, как крутым кипятком. Но дело неожиданно пошло на лад, клубок поддался, словно распоротый с одного бока. Ольга, ободрившись, удвоила усилия. Хорошо еще, на дороге так никто и не появился – человеку постороннему, несведущему открылась бы странная картина: гусарский корнет, присев у передних ног коня, ожесточенно сражается с пустым пространством, будто тесто невидимое месит…
Извивавшиеся полупрозрачные нити норовили сомкнуться, но Ольга ожесточенно драла их всеми десятью пальцами, отбрасывала далеко в сторону, на обочину. Рук она уже не чувствовала, словно они онемели по самые запястья, залившая ладони боль сомкнулась в одно сплошное жжение и покалывание, ну в точности как от крапивы. Девушка уже притерпелась, трудилась, ничего не видя вокруг.
Вот и все, кажется. Бедуин радостно всхрапнул над ее головой. Обочину устилали обрывки алых и зеленых полупрозрачных нитей – они уже не стремятся слиться в единое целое, вяло извиваются, как издыхающие черви, понемногу истаивают, растворяются в воздухе, оставляя после себя лишь тусклое сияние, вот уже их почти и не видно, а там и обочина очистилась, нет ничего, кроме сочной зеленой травы…
Привалившись к боку коня, Ольга перевела дух. Ладони жгло и пекло, руки сводило судорогой – но поводья она могла удерживать.
Ольга щелкнула крышкой золотых часов, глянула на положение вычурно-ажурных стрелок и озабоченно покачала головой – времени мало, а нужно еще успеть предварительно… Вдалеке серебряные трубы выводили очередной сигнал.
– И это все, на что вы способны, господин камергер, господин граф? – тихонько произнесла она сквозь зубы, вскочив в седло. – Право же, я от вас ожидала чего-то позамысловатее… Стыдно, господа жители затонувшего континента… Измельчали вы в эмиграции…
И пришпорила коня, пустив его в галоп. Следующие несколько верст ободрившийся Бедуин преодолел без приключений в виде нежданных магических препятствий. И Ольга с облегчением увидела впереди отблески солнышка на кончиках штыков.
Протянувшиеся длинной цепочкой часовые в парадных мундирах с примкнутыми штыками, неподвижно застывшие с прикладами у ног, безусловно, получили строгий приказ не пропускать посторонних в пределы оцепления во избежание малейшего беспорядка, который государь император не терпел решительно ни в чем. Но Ольгу они не видели – по крайней мере те, что стояли прямо у нее на пути. Не было никакого гусарского корнета армейской кавалерии, провинциального полка, скакавшего на высоком гнедом коне. Ничего не было, кроме прозрачного воздуха безоблачного летнего дня…
Сил у нее не хватило бы на то, чтобы отвести глаза очень уж многим. Ее умение, подобно ружью, луку, пушке, действовало на строго определенном расстоянии. Те, кто располагался от нее саженях в десяти, конечно, прекрасно видели, как сквозь линию часовых проехал с самым безмятежным видом упомянутый корнет – но им и в голову не приходило поднимать тревогу. В военном уставе все обстоятельно расписано наперед, и отступления от него категорически не приветствуются. Всякий часовой отвечает только за тот пост, на который поставлен, пребывает в строгих рамках, и в его обязанности не входит рассуждать, почему другие поступают так или иначе. Часовому вообще не полагается рассуждать. Ручаться можно, те, кто ее видел, думают примерно следующее: коли уж их соседи корнета пропустили без задержки, значит, заранее имели такой приказ. Мало ли кто этот корнет, начальству виднее…
26 
