очень нудно 
156 
Сент-Джеймс задумался над ее вопросами. Они были весьма резонными, учитывая непростую историю его с Линли отношений. Приведшая к катастрофическим последствиям автомобильная авария и связь, некогда существовавшая между Линли и собственной женой Сент-Джеймса, лежали на весах их дружбы. Но Сент-Джеймс давным-давно смирился со своей ролью в обеих ситуациях. И хотя ни одна из них не доставляла ему радости, он знал, что бесконечное копание в своем эмоциональном состоянии с оглядкой на прошлое было в высшей степени непродуктивным. Что случилось, то случилось. И хватит об этом.
— У него собачья работа, Хелен. Тебе даже трудно представить, что это за испытание для души. Если постоянно имеешь дело с изнанкой жизни, то у тебя два пути: или очерстветь — вот еще одно отвратительное убийство, которое надо спокойно расследовать, — или обозлиться. Лучше очерстветь, потому что черствость помогает выполнять работу. Злость мешает делу, и поэтому ты, сколько можешь, сдерживаешь ее. Но в конце концов что-то происходит, и ты взрываешься. Говоришь то, чего не думаешь. Делаешь то, чего при других обстоятельствах не сделал бы.
Она опустила голову и сказала:
— Точно. Злость. Его злость. Она постоянно здесь, под самой поверхностью. Она во всем, что он делает. Злость, копившаяся годами.
— Причина в его работе, а никак не в тебе.
— Знаю. Чего я не знаю — смогу ли я с ней жить. Она всегда будет — злость Томми, — как неожиданный гость к ужину, когда нет еды.
— Ты любишь его, Хелен?
Она издала короткий, жалобный, печальный смешок.
— Любить его и быть в состоянии прожить с ним жизнь — две абсолютно разные вещи. Я уверена в первом, но не во втором. И каждый раз, когда мне кажется, что я успокоила свои сомнения, что-то случается, и все они снова во мне поднимаются.
— Брак не для тех, кто ищет душевного спокойствия, — заметил Сент-Джеймс.
— Разве? — удивилась Хелен. — Разве у тебя его нет?
— У меня? Отнюдь. Битва постоянно кипит.
— Как ты это выносишь?
— Ненавижу скуку.
Хелен устало засмеялась. На лестнице послышались тяжелые шаги Коттера. Через минуту он появился в дверях с подносом.
— Кофе для всех, — провозгласил он. — Я принес вам и печенья, леди Хелен. Судя по вашему виду, хорошая порция шоколадного печенья вам не повредит.
— Не повредит, — согласилась Хелен.
Встав от компьютера, она пошла навстречу Коттеру. Тот поставил поднос на ближайший рабочий стол, нечаянно смахнув на пол какую-то фотографию. Пока Коттер наливал кофе, Хелен подняла фотографию и, перевернув, обреченно произнесла:
— О, господи. Никакого спасения. Сент-Джеймс увидел, что у нее в руке. Это была фотография мертвого тела Шарлотты Боуэн, которую вчера вечером он забрал у Деборы, та самая, которую, словно перчатку, Линли бросил им в лицо два дня назад. Нужно было выкинуть ее еще вчера, сообразил Сент-Джеймс. Эта проклятая фотография и без того дел наделала.
— Отдай мне ее, Хелен, — попросил он.
— Возможно, он был прав, — сказала она, не отдавая снимка. — Возможно, мы все же несем ответственность. О, не в том смысле, как говорил он. Но в более широком. Потому что мы думали, что от нас что-то зависит, тогда как правда заключается в том, что ни от кого ничего не зависит, ни-че-го…
— Ты веришь в это не больше, чем я, — сказал Сент-Джеймс. — Отдай фотографию.
Коттер взял чашку, вынул из пальцев Хелен снимок и передал его Сент-Джеймсу. Тот положил фотографию лицом вниз среди других, которые изучал до этого. Взял у Коттера кофе и больше ничего не сказал, пока тот не вышел из комнаты.
Тогда Сент-Джеймс продолжил:
— Хелен, по-моему, тебе нужно решить насчет себя и Томми раз и навсегда. Но еще я думаю, что ты не можешь использовать Шарлотту Боуэн для оправдания своих страхов.
— У меня нет никаких страхов.
— У нас всех они есть. Но боязнь совершить ошибку…
Дальнейшие слова улетучились вместе с мыслями. Говоря, Сент-Джеймс ставил чашку на стол, и его взгляд упал на фотографию, которую он только что туда положил.
— Что такое? Саймон, что случилось? — спросила Хелен, пока он, не глядя, нашаривал лупу.
Господи, осенило его, он же все время знал. Эта фотография находилась в его доме больше суток, а следовательно, более суток ему была доступна истина. Он быстро это понял, чувствуя, как в его сознание проникает ужас. Но еще он понял, что не смог распознать истину потому, что зациклился на оскорблениях, которые нанес им Томми. Если бы он не был сосредоточен на том, чтобы железной рукой держать себя за горло, он мог бы и сам взорваться, излить свою злость, а затем вернуться к нормальному состоянию. И тогда бы он узнал. Он бы увидел. Он был убежден в этом, потому что был убежден, что в обычных обстоятельствах он обратил бы внимание на то, что сейчас лежало у него перед глазами.
156 
