очень нудно 
49 
— Михайла Иванов Савельев, — сказал поручик, импровизируя на ходу. — Дворянский сын из Шантарска. Года четыре назад в наших краях бывал ученый немец Мессершмит, вот я с ним за границу по молодости лет и живости характера и увязался. А за границей были всякие приключения… но опять-таки ничего противозаконного. Документы у меня самые настоящие. Господин Карл фон Штайден меня самым законным образом усыновил — потому что был старый, бездетный, без наследников, и в этом случае его хозяйство, как выморочное, после смерти отходило бы князю. А князя он недолюбливал. Вот и нашел выход. Я и в самом деле послужил самую малость в прапорщиках… только княжество крохотное, тут вы сугубо правы, возможности для карьеры никакой. Вот и решил вернуться в Россию…
Глава Тайной канцелярии долго разглядывал его с самым бесстрастным выражением лица. Потом сказал не без восхищения:
— Ох, до чего ж ты ловок, брат Михайла, или как тебя там… Умен, умен… Пока пошлешь того же Павлушу в Шантарск узнать, был ли там Иван Савельев и сын его Михайла, пока он назад вернется — годика полтора пройдет, если не два. Да и по немецким княжествам шарить — что блоху в преогромной зале ловить… Ох, до чего ж ты востер… Так и тянет веничком тебя погладить со всем политесом…
Савельев чуточку приободрился. Ситуация складывалась, очень похоже, не столь уж и безнадежно. Учреждение, где он оказался, гуманизмом не страдало отроду. Никто не мешал Кушакову начать его пытать немедленно. Здесь с этим быстро.
Но ведь как-то иначе держится! «Рожу не портить». И слова о проверке в Шантарске и германских княжествах… А ведь, насколько из истории известно, здесь сначала на дыбу вздергивали, а уж потом начинали расспросы… Не будет пытать, сволочь! Неизвестно почему, но держит его что-то…
— Голубочки мои, — спокойно сказал Кушаков. — А пошли-ка все отсюда за дверь быстренько! Я кому сказал?!
Он лишь немного повысил голос — но вся троица, толкаясь и мешая друг другу, моментально протиснулась в неширокую дверь. Кушаков тщательно ее закрыл, потом закрыл вторую, чей косяк был на расстоянии аршин трех от внешней. Савельев сообразил: теперь, даже если станешь подслушивать снаружи, ни словечка не разберешь. Умно…
Вернувшись к столу, усевшись, покряхтывая (ну да, из истории известно, что он давным-давно ревматизм заработал в своих сырых пыточных подвалах), Кушаков распорядился:
— Бери вон табурет, садись… Чего лыбишься? Ну?
— Смелый вы человек, Алексей Иваныч, — сказал Савельев, усаживаясь. — А ежели я вас этим самым табуретом по голове ахну?
— Не ахнешь, — сказал Кушаков без улыбки. — Ты… ладно, будь уж Михайлой, какая разница… Ты, Михайло, парнишечка умный. Соображаешь прекрасно, что потом податься тебе будет некуда. В окошко не вылезешь, узки окошки. Там, за дверью — пытошные. И порежут тебя мои ребятишки на мелкие кусочки… Так ведь?
— Именно, — сказал Савельев.
Кушаков раздумчиво продолжал:
— Конечно, какой-нибудь пропащий, коему нечего уже терять в этой жизни, мог бы и ахнуть… Только ты ведь не из этих… — он наклонился над столом: — Ведь понимаешь, прохвост путаный, что пытать тебя не будут?
— Понимаю.
— А почему, понимаешь?
— Нет, — искренне сказал Савельев. — Разве что служба моя у князя Барятьева вас останавливает…
— Ах ты ж мой сообразительный… Угадал ты правильно… хотя и неправильно. Сама по себе служба твоя — к которой ты, собственно-то говоря, еще и не приступал — меня б не остановила. Эка невидаль — новоиспеченный секретарь… Написал бы я толковые бумажки, что ты на польские или французские денежки собирался матушку колдовством извести, Кремль поджечь, а заодно и пороховые склады — и ни одна живая душа, включая князиньку, слова б мне в упрек не сказала… Это ты понимаешь?
— Понимаю, — сказал Савельев.
— А знаешь что, Михайла? — усмехнулся Кушаков. — Не буду я время тратить. Тем более что его мало осталось, за тобой от князя сани посланы, скоро будут… Может, пожалеешь старика? Не станешь заставлять лишний раз языком балабонить? Сам за меня скажешь, что мне от тебя надобно? Ты ж востер, как турецкая сабля… Ну-ка, окажи востроту!
Какое-то время Савельев смотрел на него, хмуря лоб. Потом медленно произнес:
— А тут и выбора особенного нет меж догадками… Вам, Алексей Иваныч, нужен свой человек у князя… Глаза и уши.
— Умница ты моя, — растроганно сказал Кушаков. — Ну одно удовольствие с умным человеком беседу держать, а то иной раз такое дубье попадается… Все правильно. И человек мне нужен не абы какой, а верный. Умный ты, это хорошо… Соображать должен, что к чему. Надо полагать, платить тебе князь будет неплохо — но все ж не золотые горы…
49 
