очень нудно 
37 
Рыска действительно молчала, но вовсе не из скромности. Несмотря на яркое солнышко и веселую компанию, ей становилось все страшнее и страшнее. Жуть была какая-то непонятная, глубинная, она путалась в ногах, как подмаренник – липкая, ползучая луговая трава. А ведь с утра девочка почти сумела себя убедить, что лучинка позора – и жизнь снова наладится…
Впереди показались домики, после хуторских хором кажущиеся унылыми, зализанными дождями сараюшками. Зря Рыска вчера переживала – у молельни собрался едва ли десяток человек: сам молец, беседующий с головой вески, несколько богомольных старух да стайка играющих в чибиса мальчишек.
– Ох и молодежь пошла, ни стыда ни совести, вот в наше-то время… – приветственным хором грянули бабки.
Мальчишки бросили игру, разбежались в стороны и принялись корчить хуторским обидные рожи. Голова напустил на себя грозный вид, молец насупился. Стог выглядел вполне пристойно, хоть и уменьшился почти вдвое: весчане, днем спорившие до хрипоты, кто будет убирать это безобразие, за ночь совершенно бескорыстно раскрали валяющиеся ошметки. Голова, тоже не удержавшийся от соблазна и самолично уволокший в дерюжке несколько охапок, решил, что так оно, пожалуй, и лучше: сборщик налогов скорее поверит в неурожай. Но Сурковы деньги, конечно, взял. Отвесил детям по затрещине и десятку гневных словец, счел ущерб возмещенным и уступил место мольцу.
Жар вылез вперед, глядя на него с собачьим обожанием: и спляшу, и гавкну, только косточку кинь!
– А этому тут чего надо? – удивился священник. За минувшие сутки он поуспокоился и решил, что ссориться с Сурком не стоит. Тем более зима на носу, не помешало бы кровлю переложить, а то в сильный дождь аж с балок каплет.
– Говорит – Хольга снилась, – проворчал дедок, пряча ухмылку.
Молец вздрогнул:
– И в каком ви… чего хотела?
– Совестила, каяться звала! – без запинки отбарабанил мальчишка. – Ой, прости, батюшка, гре-е-ешен!
Священник с нервным смешком потрепал Жара по голове:
– Заходи уж, сорванец. И ты, – молец недружелюбно покосился на Рыску, – тоже. Берите там по светцу, зажигайте от лучины…
Чашу для пожертвований, стоявшую на той же полочке, молящимся полагалось заметить без напоминаний.
– Дай-ка и мне одну коптилочку, – с кряхтеньем полез за пазуху дедок. – Помяну свою старуху…
На крышу молельни опустился взъерошенный вороненок. Заскреб когтями по плесневелой, скользкой черепице, пытаясь удержаться на скате.
– Кыш! – махнул на него молец широким рукавом. – И так уже весь виноград обклевали, проглоты…
Вороненок трепыхнул крыльями, но так и не взлетел – видать, сильно устал с непривычки.
– А я тебе еще весной говорил – надо пугало на крышу присобачить, – упрекнул голова мольца, отщипывая с обвивающей молельню лозы чудом уцелевшую ягодку.
– На Хольгино святилище?!
– Так можно красивое сделать, со всем почтением. – Голова кинул ягоду в рот. – И благолепие, и польза.
– Я туда не пойду, – неожиданно сказала Рыска, все это время неотрывно глядевшая на дверь молельни. В расширенных желто-зеленых глазах мерцали золотые искорки, пальцы сжались, словно на невидимой палке.
Голова и молец разом прекратили вялый спор. На девочку уставились и Жар с дедком, и старухи, и мальчишки. Даже проходящий мимо кузнец остановился, прислушался.
– Зайдешь как миленькая, путничье отродье! – озлился молец, хватая девочку за руку. Вороненок испуганно забил крыльями и начал карабкаться выше, к более удобному насесту – шпилю с тремя поперечинами. – Это Саший в тебе противится, в Хольгин дом не допущенный. Вот и оставь его за порогом!
– Нет!!! – Рыска поджала ноги, а когда и это не помогло – священник неумолимо поволок худенькую девочку за собой, – без раздумий впилась в его руку зубами.
На молельню спланировали еще две вороны – видать, родители птенца. Он тут же припал к черепице, раззявил клюв и начал визгливо что-то клянчить. Мамаша сердито тюкнула его в маковку, и в это время снизу раздался оскорбленный вопль мольца. Перепуганные вороны взлетели, все три. Черепичный осколок высокими скачками измерил крышу и упал у ног Жара.
– Глядите, люди добрые! – заголосил молец, потрясая рукой – не окровавленной, но с глубоким синюшным оттиском. – Вот вам ваши путники, вот вам ваши видуны! Вот кого Хольга привечает, а кого отталкивает! Будете им поклоняться – и вас от молельни отлучит!
37 
