4 
– Эй, Рыска-крыска, стой!
Девочка испуганно оглянулась. По склону, пыхтя и спотыкаясь, взбирались четверо мальчишек. Окликнул ее Варик, лопоухий и чуток косоглазый сын кузнеца, ровесник Рыски. С ним одним еще можно было разойтись миром, а иногда и поиграть, – но только не в компании с Илаем и его двоюродными братцами.
– Ага, попалась, жабоглазая! – торжествующе прошипел Илай. – Что, опять из моей сажалки рыбу крадешь?
– Это моя сажалка, – чуть слышно возразила девочка, пряча руки за спину.
– Чего ты там пищишь, воровка?
– Ее мой дед выкопал!
– Твой дед в Саврии нужники ложкой чистит, а ложку облизывает! Отдавай туесок, живо!
Рыска попятилась, беспомощно озираясь по сторонам. Не тот в туеске улов, чтобы за него цепляться, но Илаю он тоже не нужен, просто унизить ее хочет. Сначала рыбу отнимут, потом удочку, в прошлый раз вообще голышом по веске пустили…
Девочка медленно подняла туесок, вроде как собираясь протянуть Илаю, но, когда тот нетерпеливо шагнул к ней, резко выплеснула воду мальчишке в лицо:
– На!
Дружки захохотали, тыча в него пальцами: своего ли, чужого бьют – все забава. Выглядел Илай и вправду смешно: глаза вытаращены, рот раззявлен, в кудрях застряла дохлая верховка, карасик провалился за шиворот и вовсю там трепыхается, просвечивая сквозь мокрую рубашку. Да и запах у прудовой, настоянной на рыбе водички не чета колодезному.
Рыскино торжество длилось недолго.
– Бей саврянскую крысу! – взвыл Илай, первым срываясь в погоню.
Девочка развернулась и без оглядки помчалась по опоясывающей гору тропке. Тугие косички лупили по спине, как нахлестывающие вожжи. Под мальчишечьей ногой треснула отброшенная удочка, покатился по склону туесок.
– Лови-и-и!
Подъем кончился, тропа тоже, и Рыска влетела в высокие папоротники на лесной опушке. Тут, по слухам, водились гадюки, и голопятые мальчишки не рискнули соваться в заросли, оббежали по краю. Везучая девчонка успела затеряться меж елок, но Илай уверенно повел компанию вперед: нырнуть под куст и пересидеть погоню у дуры-Крыски ни ума, ни духу не хватит. Небось побежала прямиком к дому, за мамкину юбку прятаться. А дотуда они ее еще пять раз нагнать успеют.
* * *
– Нет. Двадцать.
Повисла гнетущая, как на поминках, тишина.
– Все? – уточнил путник и, не дождавшись ответа, пожал плечами и вернулся к еде.
Все. Конец веске. Что ни делай – впустую. Засуха погубила всходы, а вскоре сожжет и траву, оставив скот без сена на зиму. Единственное, что видун одобрил, – сняться с места со всем добром и откочевать в сторону Саврии, славной дождливым летом и затяжной осенью. Но печи-то, избы с собой не унесешь, да и слухи о новой войне который год ходят. Как бы вовсе ни с чем не остаться.
Гость обсосал утиную косточку, поглядел в окно, на свернувшегося клубком нетопыря, и равнодушно обронил:
– Мелочовкой не обойдетесь. Дорогу менять надо.
Тишина сменилась покашливанием, потом шушуканьем.
– А можно ее сменить-то? – робко уточнил голова.
– Отчего ж нет? У вас тут хорошо-о-о, – зевнув, добавил гость, – болота рядом, тучи притягивают. И низина. Это в городе ворочай не ворочай – как ворот у пустого колодца. И людей там много, стопорят.
Кузнец и голова переглянулись. Первый выразительно потер щепотью: мол, спроси!
– А на скока затянет?
– Один к пятидесяти где-то… – прикинул путник, на миг обратившись к дару. – Ну, значит, пятьдесят и возьму. Не считая тех двадцати.
Снова зашушукались. Тридцать стоила дойная корова – хорошая, молочная, – а на остаток можно мешок курей купить. Даже хуторским накладно, а уж простым весчанам…
– Эй, Талкович, – голова легонько пихнул локтем лавочника, – сколько дашь?
– А чего сразу Талкович? – нахохлился тот. – Сколько другие, столько и я. Всего-то по три со двора выходит.
– Это тебе «всего-то». А Колаю даже на вопросы пришлось у меня одалживаться, хорошо если только по осени отдать сумеет. Дай хоть десять!
– Чего это я ваш дождь оплачивать должен?
– А мы, значит, на твою корову всей веской сбрасываться должны? – возмутился кузнец, чутко прислушивающийся к разговору.
– Так не сбросились же!
Корова, кстати, вчера благополучно отелилась, назло обоим спорщикам – бычком.
– Я тут тружусь в поте лица, – распалялся лавочник, – медьку к медьке коплю, а какой-то лентяй вроде вот его…
4 
