Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
77 
Прежние критерии не годились, вся его предыдущая работа оказалась детской беготней с сачком за бабочками. Пока он возился с заброшенными в джунглях крепостями, найденными в Австралии римскими монетами и наблюдавшимися в незапамятные времена над Торонто светящимися дисками, росла, зрела и, наконец, придвинулась вплотную, заслоняя от Ойкумены звезды, тайна, не идущая ни в какое сравнение с прежними загадками…
Нелепо было бы объяснять все сплетением случайных совпадений – за годы работы, связанной с распутыванием загадок, он научился отличать стечение обстоятельств, приведшее к созданию вполне логичной, но ложной гипотезы от комплекса фактов, создающих непознанную пока систему. Он не мог объяснить, что такое интуиция, но интуиция подсказывала ему – здесь есть система, но объяснение, которое ей пытаются дать попы, никак не может устроить. Он не верил в Бога в любых его ипостасях – от сакраментального белобородого старца, патриархально восседающего на облачке до модернизированного повелителя гиперпространства. Он не верил в Воланда и Мефистофеля. Бог и дьявол – он понимал их как олицетворение сил и способностей, которыми человек никогда не будет обладать – то есть объект, которого, по его убеждению, существовать не могло. Всего лишь очередной непознанный компонент мироздания – но как это доказать?
Снерг шел сквозь музыкальную радугу – фоноры и видеофоны стояли рядом с сидящими на парапете, висели на плечах у гуляющих. Музыка грустная и веселая, пальба, грохот копыт, песни, свист космопланов планетопроходцев, стук кастаньет, рокот прибоя, арии из опер и оперетт, рык драконов. Снерг слушал это вполуха, и вдруг диссонансом ворвались траурные аккорды, и мужской голос отчеканил: «…стный исследователь Мозес Сайприст, директор Института нерешенных проблем».
Снерг замер, дернул головой, пытаясь определить, откуда это доносится. Понял. Резко шагнул, отстранил чью-то руку, повернул к себе видеофон и вывел громкость на максимум. Извинился он вслух или пробормотал что-то про себя, он не смог бы вспомнить. «Магистр истории, магистр медицины, член-корреспондент Общества естествоиспытателей», – перечислял диктор ненужные уже никому, в том числе и их обладателю тоже, научные и почетные звания, а с экрана, из черной рамки, смотрел на Снерга улыбающийся дядюшка Мозес; от реки наплывала покойная свежесть, за темно-зеленые сосны на том берегу садилось жемчужно-розовое солнце, диктор произнес все полагающееся, и портрет исчез с экрана. Вокруг молчали, глядя на Снерга, кто-то положил ему руку на плечо, кто-то участливо сказал:
– Станислав Сергеевич…
В Саянске его знали многие. Он пододвинул видеофон владельцу, буркнул что-то, шагнул, разрывая кольцо взглядов и двинулся прочь, к станции монора, до которой они так и не дошли в ту ночь, шагал медленно, тяжело, автоматически переставляя ноги, а в голове почему-то крутилась одна из историй дядюшки Мозеса – о том, как дядя Вилли на пари однажды так ловко инсценировал падение железного метеорита, испещренного загадочными письменами, что на две недели ввел в заблуждение едва ли не весь ученый мир…
Дядюшка Мозес не вернулся из своей разведки боем.
* * *
– Вот и все, – сказал Шеронин. – Был хороший человек, и нет еще одного хорошего человека. Ничего выдающегося он не создал, по правде говоря, но все его любили, а это не так уж и мало…
Они стояли на галерее Красноярского космодрома, поодаль от толчеи улетающих, прибывающих, встречающих и провожающих, шумевшей обычными разговорами. Внизу суетились посадочные элкары и машины технических служб, у горизонта снежными вершинами белели конусы лайнеров, безукоризненно работал громадный, исполненный стерильной безличности механизм, люди соприкасались с ним на какой-нибудь час, и забывали о нем, возвращаясь к делам дня. То, что он работал без сбоев и чрезвычайных происшествий, делало его скучным, неинтересным, не способным вдохновить на поэму или симфонию – попробуйте написать сонет о своем видеофоне…
Шеронин оперся обеими руками на гриф гитары, как рыцарь на рукоять меча. Грустно хмурил брови Пчелкин, Алена переплела пальцы на локте Снерга, прижалась к его плечу. Всем было тяжело и неловко.
– Может, нам остаться на похороны?
– Он не хотел, – сказал Снерг. – Он же так и сказал – не нужно…
– Предчувствовал?
– Видимо, – сказал Снерг, не желая говорить больше.
– Глупо. Сердце…
77 
