очень нудно 
73 
Осекшись на полуслове, вдруг повернулся к Реджинальду, каким-то новым взглядом окинул его седеющие рыжие волосы и ярко-зеленые глаза…
— Дорси! — тихо сказал он. На этот раз в том, как он произносил ее имя, не было нежности — только глубокое изумление.
— Да? — ответила она, не слыша собственного голоса — его заглушало биение сердца.
— Нет, я хочу сказать… Дорси. Тебя зовут Дорси — как его.
— Верно, — подтвердила она.
— Он… он твой отец.
Это был не вопрос, а утверждение: Адаму понадобились секунды, чтобы прийти к верному выводу. Что ж такого — он ведь умный парень. Знает, что почем. Удивительно, как Лорен Грабл-Монро до сих пор ухитрялась обвести его вокруг пальца.
— Да, — ответила она. — Реджинальд Дорси — мой отец. Бывший любовник моей матери. Бывший благодетель моей матери, — поспешно поправилась она.
Адам молча смотрел на нее — смотрел так, словно с трудом переваривал эту новость. «А чего ты ждал? — сердито подумала Дорси. — Ты знаешь, кто я и откуда. Что изменилось оттого, что теперь тебе известно имя моего отца?»
— Хочешь поговорить с ним? — полушепотом спросил Адам.
— Нет, — поспешно ответила она. Адам с любопытством взглянул на нее.
— Уверена?
— Абсолютно. — Жесткий ответ — без размышлений, без колебаний.
Но Адам не сводил с нее пристального задумчивого взгляда.
— Знаешь, его жена умерла в прошлом году.
— Знаю, — коротко ответила Дорси.
— Дети выросли и живут своей жизнью.
— Тоже знаю.
— Не будет ничего страшного, если они узнают о тебе…
— Они ничего обо мне не узнают, — прервала она. — Он никогда им не расскажет.
— А что, если ты…
— И я не расскажу. Никогда!
— Но…
— Адам, пожалуйста, пойдем.
Поколебавшись секунду («Не настаивай!» — мысленно умоляла его Дорси), Адам подчинился
— Хорошо. Как хочешь.
По совести сказать, сейчас Дорси хотела одного — уехать домой. И уже приготовилась озвучить это желание, как вдруг перед ними в облаке алого шифона материализовалась Карлотта и, обняв Дорси, быстро чмокнула в щеку.
— Дорси, дорогая, потрясающе выглядишь! Я же говорила; что это зеленое платье создано для тебя!
Это еще вопрос, уныло подумала Дорси. Конечно, оно маленькое (даже слишком!) и облегает тело, как вторая кожа; но беда в том, что в этом платье Дорси не чувствует себя собой. Хотя в этом, быть может, и не платье виновато. Просто за последние дни она совершенно перестала понимать, кто же она на самом деле.
— Спасибо, Карлотта, — без особого энтузиазма ответила она. — Как… интересно… тебя здесь встретить.
Мать беззаботно помахала рукой.
— Ничего удивительного: на приемах у Дариенов собирается весь город. Добрый вечер, Адам, как поживаете?
И, приподнявшись на цыпочки, запечатлела у него на щеке быстрый поцелуй. Абсолютно родственный поцелуй, черт бы его побрал!
— Разве я не права? — прощебетала она. — Весь Чикаго бывает на ежегодных приемах у ваших родителей!
Адам кивнул.
— То же самое я говорил Дорси, когда мы вошли. Вот почему я не удивлен, что и вы здесь. Карлотта просияла.
— Какой вы милый! Будьте душкой, принесите мне коктейль. Я где-то потеряла своего спутника.
Адам почтительно склонил голову, готовый лететь по ее приказу. Удивительно, думала Дорси, как удается Карлотте так командовать мужчинами? Она целую книгу об этом написала, но так и не смогла понять, почему они летят к матери, словно бабочки на огонь. И, как видно, даже Адам — не исключение. И дело не в красоте, не в сексуальной привлекательности, даже не в обаянии: просто в Карлотте было это. Что именно — бог его знает. То, что Дорси всегда презирала. То, от чего упорно отрекалась. Что сумела совершенно в себе истребить. И теперь с изумлением понимала, что завидует матери, потому что та обладает этой загадочной силой, которой у дочери нет и, наверно, никогда не будет.
— Есть принести коктейль! — отрапортовал он. — Дорси, тебе что-нибудь взять?
— Бокал вина, пожалуйста, — попросила она. Адам кивнул и исчез.
— Выпрямись, дорогая, — прошептала Карлотта, едва Адам скрылся из виду. — Мужчины не любят, когда женщина горбится.
Дорси нахмурилась, но послушно расправила плечи.
— По крайней мере, сегодня я женщина, — заметила она. — Обычно на таких вечеринках я — всего-навсего официантка или барменша.
Мать неодобрительно поморщилась.
— Милая, для мужчины ты — всегда женщина! Пока твое тело вырабатывает эстроген, неважно, кем ты являешься — официанткой, горничной, монашкой или офицером Морского корпуса. — Помолчав немного, Карлотта добавила:
73 
