Глава 14

Абрам Меерзон лежал в постели, укутавшись до подбородка пуховым одеялом. Болезни в преклонном возрасте – дело само собой разумеющееся. И по идее, человек должен бы смириться с такой, не очень приятной, неизбежностью. Но подвижный, несмотря на годы, как ртутный шарик, старый гравер переживал свое беспомощное состояние очень остро.

Савин заявился к нему под вечер, после того, как навестил граверов Григориади и Лоскутова, которые ничего не добавили к тому, что было известно о таинственных гравировках на застежке портмоне и крышке часов «Пауль Бурэ».

– Гравировки, гравировки… Бог мой, я столько их сделал за мою жизнь. Вы хотите, чтобы я узнал ее? Ха! Нашли эксперта. Смешно… Мирра, где ты запропастилась?! Дай гостю порядочный стул. Да не тот, что с рваной обивкой!

А на том наша собачка обычно сидит. Нет, ты меня точно в гроб загонишь… Не буду я пить эту пакость! Свари нам кофе. Ах, врачи, ах запретили! Они все знают, а старый Абрам выжил из ума…

Жена Меерзона, полная, медлительная Мирра, сокрушенно кивала, и отправлялась на кухню выполнить очередное желание неугомонного мужа.

– Эти женщины, они нас в гроб загонят… – ворчал Абрам. – А, что вы можете знать, молодой человек, об этих женщинах? Ну, что же вы сидите?! Покажите мне гравировки. Мирра, включи свет! Бог мой, что ты включаешь? Торшер включи. А очки? Где мои очки?! Что такое, ты забыла, где они лежат? Ха, у тебя склероз. Оставь меня в покое с этим кофе!

Меерзон мельком взглянул на фотографии и ту же вернул их Савину. Прикрыл глаза и некоторое время лежал неподвижно и безмолвно. Наконец он закряхтел и, с трудом приподнявшись, сел, опираясь на спинку кровати.

– Я так и знал… Я так и знал! Где была твоя голова, Абрам? Бог мой, старый болван… На старости лет тобой милиция интересуется. Это моя работа, молодой человек. Что вы хотите знать?

В гостиницу Савин возвратился поздним вечером. Словесный портрет человека, заказавшего Абраму гравировку, лежал у него в кармане. У старого гравера оказалась хорошая память. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – заказчик не поскупился на оплату, удивив своей щедростью даже видавшего виды Меерзона.

Слоняясь по гостиничному холлу (сосед по номеру выдавал такой «художественный» храп, что даже крепкие нервы Савина возмутились), капитан пытался сложить воедино пеструю мозаику командировочных впечатлений.

Похоже, Батон и впрямь не соврал. Оказалось, что благообразный старичок – профессор-педиатр, который живет в этом доме всего ничего, вторую неделю. А бывший хозяин, продав дом и мебель за бесценок, исчез в неизвестном направлении. Хитер, ох, хитер… Сразу учуял, чем пахнет пропажа золотишка. Видимо, Карамба случайно зацепил драгоценную коробочку из-под шприца; при обыске дома обнаружили несколько тайников. Естественно, они были пустыми. Когда в работу включились эксперты-криминалисты, оказалось, что в двух из них хранился золотой песок. Так кто же этот неуловимый Христофоров Ян Лукич, 1925 года рождения, холост, не судим? Не судим ли? По крайней мере, картотека МУРа отрицала знакомство шустрого Яна Лукича с органами правосудия. А жаль, объект весьма подходящий, чтобы пополнить алфавитный каталог на букву «Х». Оставалась слабая надежда на фоторобот, смонтированный при помощи соседей.

Уже, кстати, светает, Савин. Не пора ли на боковую?

Спать, спать, спать… Завтра – нет, уже сегодня! – дел невпроворот.

Глава 15

На поляне возле хижины, где лежит ротмистр на грубо сколоченном из жердей топчане, по-летнему тепло и солнечно. Сквозь неплотно прикрытые веки Кукольников наблюдает за печальным Христоней, тачающим торбаса из сохачьего камуса для ротмистра Деревянова. Изредка казак оставляет свою работу, чтобы подбросить в костер зеленые ветви стланика. Пряный густой дым – единственное спасение от назойливых и кровожадных комаров и мошкары – медленно расползался по поляне, растворяясь в таежных зарослях. В горле Кукольникова першит от дымной горечи, но ротмистр усилием воли давит в себе эти позывы: при кашле начинают болеть раны, оставленные когтями медведя.

  31