очень нудно 
43 
К пристани Нижнеколымска они добрались, когда солнце уже показалось из– за горизонта. Туман уполз на дальние болота, оставив крупную росу и запах свежескошенной травы. Несмотря на довольно раннее время, на площади у пристани толпился народ. Петухов с удивлением и настороженностью прислушивался к этому шумному сборищу, матросы приготовили оружие.
Впрочем, на них никто не обратил особого внимания. Взгляды всех собравшихся были направлены к центру площади, где валялся, глухо стеная, тощий, невзрачный человечишко в изодранной одежде. Здесь же с десяток угрюмых бородачей о чем-то совещались.
Наконец один из них что-то сказал, указывая на тощего. Его подхватили под руки и поволокли к закрепленной на высоких окоренных столбах перекладине, предназначенной для разделки оленьих туш. Только теперь Петухов заметил веревку с петлей на конце, свисавшую с перекладины, и ящик под ней.
«Самосуд!» – обожгла мысль. И комиссар, не задумываясь, начал прокладывать себе дорогу туда, где с поросячьим визгом извивался в руках дюжих мужиков тощий. За Петуховым поспешили и матросы.
– Стойте! Что вы делаете?! – закричал Петухов. Толпа глухо заволновалась, заворчала, смыкаясь за спиной комиссара.
Один из бородачей, седоволосый и кряжистый, как столетний дуб, подошел к Петухову.
– Чего кричишь? Ты кто? – спросил он. И внимательным, настороженным взглядом окинув ощетинившихся матросов.
– Я большевик, комиссар. Что это за человек, и кто вам дал право устраивать самосуд?
– Это гад ползучий, гнида, а не человек. Зовут его Делибаш. А вот убил он действительно человека. Такого человека…
Петухов с удивлением заметил, что у бородача подозрительно заблестели глаза.
– Все равно его нужно судить по закону, – сказал твердо Петухов.
– Комиссар, у нас тут свои законы, – жестко ответил ему седоголовый бородач. И нахмурился. Его синие глаза вдруг потемнели, словно на них упала тень.
– Мы его осудили по справедливости и единогласно, – продолжил он, указав рукой на стоявших позади него старателей. – Всем миром осудили.
– Поймите, это самосуд. Я не могу позволить такое самоуправство, – твердо сказал Петухов, глядя прямо в глаза седоголовому.
– А мы и не будем спрашивать твоего позволения, комиссар, – хмуро улыбнулся тот. – Начинай! – крикнул он, оборачиваясь.
– Остановитесь! Я вам приказываю! – Петухов выхватил наган, матросы защелкали затворами винтовок.
– Вон ты какой… – неодобрительно, с удивлением воззрился на него бородач. – Я же тебе говорил, у нас тут свои законы. И комиссаров разных мастей до тебя было уйма. Где они теперь? То-то… Или пожалел эту тлю поганую? Не лезь на рожон, комиссар. Не понятно? Эй! – поднял вдруг он руку.
Петухов не успел глазом моргнуть, как очутился вместе с матросами в плотном кольце карабинов и ружей всевозможных марок и калибров.
– Не доводи до греха, комиссар… Седоголовый бородач мягко положил свою широченную, заскорузлую ладонь на руку Петухова, в которой тот держал оружие.
– Собаке собачья смерть, – сказал он и сплюнул.
Вскоре все было кончено. Злость на свою беспомощность кипела в груди Петухова. Он боялся посмотреть в глаза матросам, сгрудившимся позади него с теми же чувствами, что обуревали и их командира.
Подошел седоголовый бородач.
– Пойдем… – коротко бросил он.
Толпа расступилась, и Петухов направился вслед за ним к дому с резным крыльцом, над которым уныло повис при полном безветрии флаг – до такой степени выцветшая тряпка, что не представлялось возможным определить, при какой власти его туда водрузили.
Внутри дома их встретил невысокий худощавый старик с бородкой клинышком и в старомодном пенсне, одетый в белый халат не первой свежести.
– Бандурин, фельдшер, – представился он Петухову и пропустил его в неожиданно светлую и просторную комнату. – Прошу-с…
На узкой кровати, застеленной белоснежной накрахмаленной простыней, лежал человек могучего телосложения. Кто-то успел сложить ему руки на груди; тонкая зажженная свеча была воткнута между пальцев, и запах плавленого воска наполнял комнату.
Петухов подошел поближе и не поверил своим глазам. Не может быть! И неожиданно для окружающих опустился на колени у изголовья покойника.
– Владимир, Володя… Вот как довелось встретиться… – шептал он, глядя на строго очерченный профиль своего друга, товарища по побегу с каторги, графа Воронцова-Вельяминова. – Вот как…
43 
