19 
Улица изменилась. Прохожие, хотя и остававшиеся в большинстве своем чистой публикой, держались как-то иначе, что нетрудно определить едва ли не с первого взгляда: утратив прежнюю беззаботность, они шагали, словно бы суетливее, этакие пришибленные. Многие волнистые железные завесы опущены и заперты на замки… а вон та витрина, никаких сомнений, пробита сразу тремя пулями: характерные круглые дырочки, от которых змеятся трещины…
Савельев не сразу, но понял, кого не хватает на улицах. Исчезли офицеры, все до единого. Ага, вон один-единственный, хмурый поручик в полевых погонах на защитной гимнастерке, шагает деловито, поспешает…
На улице показался воинский отряд, шагавший колонной по четыре. Все при погонах, идут без оркестра и песен, устало, лица угрюмые, идут не в ногу. Замыкает колонну санитарная двуколка, на ней несколько солдат, у кого рука на перевязи, у кого забинтована голова, повязки и проступившие на иных кровяные пятна выглядят столь свежо, словно часть не просто побывала в бою, а произошел он вот только что, быть может, на соседней улице…
Следом прошла на рысях казачья сотня, судя по цвету прибора, донцы старших призывных возрастов. Лица опять-таки мрачнейшие, у одного шея толсто замотана бинтом, тоже свежайшим…
— Да что же это такое… — не сдержавшись, поручик произнес вслух то, что думал. — Словно они только что… бои, что, прямо в Москве идут…
— Согласен, — хмуро обронил Зимин. — Думаю, понадобится нам все же чтец…
Имевшаяся в их распоряжении аппаратура позволяла этак вот «витать» над улицами, поднимаясь то на высоту птичьего полета, то ниже колен стоящего человека, могла заглянуть в любой уголок планеты — но вот, к великому сожалению, доносить звуки была не в состоянии. Немой кинематограф прямо-таки, ученые и инженеры в этом направлении пока что ни на шаг не продвинулись, не нашли нужного секрета добычи звука. А посему в батальоне имелись двое докторов, всю жизнь проработавших с глухонемыми и научившихся безошибочно читать по губам.
Прохожие вдруг в едином порыве застыли, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг кинулись толпой по обоим тротуарам навстречу «точке наблюдения» в совершеннейшей панике, дамы, судя по лицам, истошно визжали. Что же такое они услышали…
— Туда! — воскликнул генерал.
Инженер его понял моментально — и «точка наблюдения» со скоростью пущенной в галоп лошади помчалась в ту сторону, откуда и должны были раздаться испугавшие толпу звуки.
Вскоре стало ясно, что здесь и в самом деле настоящий бой.
Десятка два солдат в полевой форме, растянувшись цепью, отступали вдоль улицы навстречу наблюдателям: иные пятились и оборачивались, стреляя на ходу из винтовок с примкнутыми штыками, но большинство бежало, не думая о сопротивлении, держа винтовки за середину, как палки… а вон тот и вовсе винтовочку бросил, паршивец, и вон тот…
Молодой прапорщик с редкими усиками, раздернув рот в яростном вопле, пытался их остановить — бросался наперерез, махал обнаженной саблей. На него не обращали внимания.
Он дернулся, вдруг уронил саблю, вскинул руки, стал медленно падать с закатившимися глазами, подламываясь в коленках, фуражка слетела, покатилась по мостовой. На его гимнастерке пролегла аккуратная строчка кровавых пятен — словно угодил под пулеметную очередь, а с ним вместе еще парочка солдат.
Теперь всякое сопротивление прекратилось, даже те, кто только что отстреливался на ходу, оставили это и кинулись прочь вместе с остальными…
— Вперед в ту сторону!
Потом они увидели и наступавших, ничем по виду не отличавшихся от противника, которого только что обратили в бегство. Та же полевая форма российской императорской армии, те же полевые погоны на гимнастерках, те же офицеры впереди атакующих цепей. Абсолютно никакого различия меж сторонами…
— Если это гражданская, то совершенно не та, что мы знаем, — глухо произнес Зимин. — Смотрите, знамя…
— Да, вижу… — отозвался поручик.
Во второй шеренге атакующих шагал знаменосец, кажется, юнкер, держа высокое древко обеими руками. Над его головой развевался пробитый двумя пулями совершенно незнакомый штандарт, красное знамя с изображением поражающего дракона Георгия Победоносца, обрамленного венком из Георгиевской ленты.
— Вон там! — вскрикнул поручик.
— Я вижу…
Там на стене на высоте человеческого роста свисало закрепленное в металлической трубке столь же непонятное знамя — сине-бело-красное, в общем, знакомое, только на белой полосе, чуточку захватив синюю и красную, разместилась золотая императорская корона российских государей.
19 
