очень нудно 
92 
Гунсунь Цэ представил первому министру Хань Чжана, и из кабинета они направились в присутственный зал, где уже были накрыты столы.
Когда все сели, Гунсунь Цэ сказал:
— Господин министр повелел мне составить доклад о поимке Хуа Чуна, в коем упомянуть брата Ханя, доставившего преступника в столицу. Можно надеяться, что брат Хань будет осыпан высочайшими милостями.
Так оно и получилось. Утром Бао-гун представил государю доклад, Сын Неба тотчас распорядился вызвать Хань Чжана и пожаловал ему должность и звание.
Спустя несколько дней в столицу прибыл Дин Старшин с матерью и сестрой.
Мы не будем рассказывать о том, как в первый же счастливый день отпраздновали свадьбу Чжань Чжао, заметил! лишь, что после свершения брачного обряда Чжань Чжао пригласил матушку Дин к себе погостить. Сразу же после Нового года матушка объявила, что намерена возвратиться домой. Но герои ни за что не хотели отпускать Дина Старшего. То один устраивал проводы, то другой, и прошло много дней, прежде чем ему наконец удалось тронуться в путь.
Вернувшись домой, он встретился с Храбрецом с Севера и рассказал ему о своих друзьях из кайфынского ямыня. Храбрец выслушал его и сказал:
— Ну, а теперь разрешите вас поблагодарить за гостеприимство — мне пора уходить.
— Отчего вы торопитесь, дорогой брат? — спросил Дин Старший.
— Я слаб здоровьем, и долгое безделье мне вредно, — ответил Храбрец.
Шел Храбрец медленно, да и куда было ему торопиться? Но вот однажды добрался он до уезда Жэньхэсянь и тут увидел густой сосновый лес. Среди деревьев торчал высоченный шест. Храбрец углубился в чащу и вскоре очутился перед храмом. Над входом висела доска с надписью: «Храм Паньгу».[53] Храбрец поднялся в главный зал, но едва успел поклониться статуям святых, как в зал вошел монах лет тридцати и приветствовал Оуян Чуня.
— Где сейчас настоятель? — спросил Храбрец.
— У себя в келье. Он вам нужен?
Монах проводил Храбреца в зал, и вскоре туда вошел настоятель — старик лет семидесяти, с лицом юноши, добрый и крепкий. Звали его Цзин-сю. Оуян Чунь очень понравился настоятелю, и тот пригласил его провести несколько дней в храме.
И вот как-то утром в храм явился студент-конфуцианец, худой, в истрепанной одежде. Он низко поклонился и смиренно произнес:
— Я беден, жить мне не на что, не примете ли несколько парных надписей,[54] я сам их написал.
Настоятель развернул свитки и не сдержал восхищенного возгласа.
Если вам интересно знать, что он сказал, прочтите следующую главу.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Ду Юн нанимается в учителя. Би-чань пытается его соблазнить. Цинь Чан обрекает на смерть распутную наложницу
Итак, взглянув на надписи, настоятель воскликнул:
— Великолепно! Почерк отменный!
Когда юношу увели во внутренние комнаты, чтобы дать ему умыться и поесть, Оуян Чунь заметил:
— Мне кажется, это человек честный и по-настоящему ученый.
— Воистину так! — согласился Цзин-сю. — Пройдет немного времени, и он получит высокую должность.
Не успели они окончить партию в шахматы, как пришел новый посетитель Цинь Чан, владелец усадьбы Циньцзя-чжуан.
— Что привело вас, господин, в наш храм? Вы чем-то взволнованы!
— Вы угадали. Вот уже несколько дней меня терзает беспокойство, и я хочу, чтобы вы мне погадали.
— Что ж, это нетрудно. Назовите иероглиф, а я его растолкую. Отвечу верно — не радуйтесь, скажу неверно — не гневайтесь.
— Совершенный человек постоянно опасается беды и никогда не спрашивает о счастье, — проговорил Цинь Чан. — Вы произнесли слово «нетрудно» — «жуньи», погадайте же мне на иероглиф «жун».
Цзин-сю записал иероглиф, подумал и сказал:
— Сам по себе иероглиф не представляет ничего особенного, но начертание его выразительно. Основной смысл: «содержать» может быть истолкован так: «Кто содержит Добродетель — станет великим», «кто не поддастся обману — обретет покой». Так что если вы будете действовать открыто, вас не обманут. Почему я об этом говорю? А потому, что иероглиф имеет еще и неблагоприятный смысл.
Цинь Чан поблагодарил за наставление и вдруг случайно развернул лежавший на столе свиток.
— Прекрасно! Это вы, учитель, писали?
— Да разве я смог бы так? Свиток мне только что продал один конфуцианец, — отвечал Цзин-сю.
53
Паньгу почитался в Китае как демиург, первопредок, отделивший небо от земли. Изображался в облике пса или в виде чудовища с головой дракона. Считалось, что он дал жизнь всему сущему на земле: его дыхание стало ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — солнцем, правый — луной, его конечности и костяк — четырьмя сторонами света и пятью великими горами, кровь — реками, жилы и вены — дорогами на земле, мясо — почвой, волосы — звездами, растительность на теле — травами и деревьями, зубы и кости — золотом и каменьями, пот — дождем и росой, а паразиты, что были у него на теле, — людьми.
54
Парные надписи. — С древних времен в Китае было принято украшать дома, храмы и общественные здания образцами каллиграфии. Особо ценились парные надписи из двух частей, вешавшиеся по обеим сторонам дверей или окон, содержание которых было составлено по принципу параллелизма.
92 
