101 
Затем он подошел к столу и налил в бокал бренди. Один бокал? Взяв его и стоя около постели, Эшарт смотрел на нее с таким выражением в глазах, что она готова была от восторга провалиться сквозь кровать в нижнюю комнату.
— Что это? — спросила Дженива и инстинктивно прикрылась простыней.
Улыбаясь, Эш сел на край кровати лицом к ней, нисколько не смущаясь своей наготы, и ей показалось, что вся ее жизнь сжалась в одну эту минуту.
Окунув палец в бренди, он провел им по ее губам. Опьяняющий запах щекотал ее ноздри, а когда она облизнула губы, ее язык слегка обожгло.
Эш сделал глоток, затем поцеловал ее, делясь с ней дурманящим напитком.
Сдвинув простыню, он брызнул бренди на ее ногу чуть выше подвязки и слизнул капли языком.
— Как бы мне хотелось, чтобы у меня были тончайшие чулки, — вздохнула она, — с вышитыми цветами и кружевными подвязками.
— Они такими и будут, — прошептал он. — Ты будешь снимать шелковые чулки для меня, будешь голая плавать со мной в теплом греческом бассейне…
Он капнул бренди на ее пупок и слизнул каплю.
— Мы будем слизывать сливки и мед друг с друга так, как сейчас бренди. — Он лег на спину рядом с ней и вылил бренди из бокала себе на грудь.
Засмеявшись от его безумства, Дженива принялась облизывать его.
— Мы будем проводить долгие ночи любви в постели, — сказал Эшарт, играя ее волосами, как музыкант играет на своем инструменте. — И мы ускользнем во время празднества, чтобы быстро и тихо удовлетворить свою страсть в алькове, куда едва доносится шум толпы…
Нарисованная им картина возбудила ее.
— И все за одну ночь? — неуверенно спросила она.
— Наверное, нет.
Дженива замерла, не осмеливаясь дышать. В смятении она не могла понять все, что он говорил, но в одном была уверена: он описывал их будущую жизнь — он и она вдвоем.
— Мы будем проводить время в креслах в тихих беседах, — продолжал Эш, пока его пальцы скользнули между ее ног, как будто он искал пружину. Пружину ее желания. — А еще в постели и в других местах.
Он дотронулся до места, прикосновение к которому снова заставило ее тело выгибаться.
— Я говорю с тобой, Дженива Смит, как я никогда не говорил ни с одной женщиной, и это для меня дороже самых дорогих рубинов. Будь моим разумом, Дженни, пожалуйста.
Вне себя от счастья, Дженива обхватила его голову, и их пахнувшие бренди губы слились в поцелуе.
— Да, да, Эш. Я навеки останусь твоей.
Он перевернул ее под собой и просунул руку между ее бедрами. Ее тело тотчас же откликнулось, а он все сильнее возбуждал ее. Она ласкала, целовала его тело, ослепленная уверенностью, что он навеки принадлежит ей.
Любовь и страсть сделали ее нетерпеливой, она снова хотела его.
— Ну скорее же! — вырвалось у нее.
— Сейчас, любимая. — Его ласки становились все более бурными, и наслаждение росло и росло. — Ещё раз, — сказал он, входя в ее все еще разгоряченное тело, и все повторилось, а потом еще и еще раз. Возможно даже, что она в какой-то миг потеряла сознание и теперь, очнувшись, медленно возвращалась в эту жизнь откуда-то издалека, из темного, раскаленного, безвоздушного, удивительного места в еще более удивительное.
Дженива гладила его горячую, покрытую потом кожу вниз от плеча по спине и бедру в полной уверенности, что ради этого рушились целые империи. Он принадлежит ей и будет принадлежать, пока смерть не разлучит их.
Фитц не спеша шел по коридору с намерением наконец-то лечь спать, когда кто-то позвал его:
— Фитц! О, Фитц!
Он обернулся и увидел чокнутую тетушку Эша Талию, которая, запыхавшись, с трудом поспевала за ним.
— Что такое, леди? Что-то случилось?
— Случилось? Нет, дорогой мой мальчик. Но мне так хочется, чтобы ты был моим партнером в висте. — Старушка подхватила Фитца под руку, и ему ничего не оставалось, кроме как повернуть обратно и отправиться с ней.
— Должно быть, прошло сто лет с тех пор, как мы играли вместе, дорогой мальчик. Пойдем же, пойдем скорее…
Перед лицом такой бодрой древности ни один джентльмен не мог бы сослаться на усталость, тем более что еще не было и десяти. По правде говоря, Фитц сбежал от общества, чтобы избавиться от мисс Миддлтон, он сделал все, как и просил Эш, но это привело его в дурное расположение духа. Ему было неприятно так открыто выступать заменой Эша, но Дамарис умела казаться умной и занимательной, ее отец был в своем роде мошенником, хотя и весьма удачливым, и иногда в ней проскальзывало сходство с ним, однако, поскольку Фитц сам считал себя мошенником, это его не слишком огорчало.
101 
