Глава 17

Как только Дженива и Талия добрались до своей комнаты, старая леди тяжело опустилась в кресло. Реджина бросилась к ней, подставила под ноги скамеечку и засуетилась.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Дженива. Талия вздохнула:

— Превосходно для моего возраста, дорогая и я в восхищении от общества. Милый Беовулф! Я привезла ему абрикосовые цукаты, и его тронуло, что я не забыла о них.

Да, вполне вероятно. Родгар с искренней теплотой относился к своей семье, но все равно оставался Черным Маркизом. Это он скрестил мечи с Эшартом, и Дженива не могла забыть, что он кого-то убил.

— Талия, вы не знаете, о чем говорили Родгар и Эшарт там, внизу? Ну, о правде и порохе…

— Нет, дорогая, откуда мне знать? К тому же правда — очень неопределенная вещь.

— Но не порох. Вспомните Гая Фокса.

— Его остановили, дорогая, и все кончилось хорошо. Ты не должна беспокоиться о таких вещах, пусть мужчины сами разберутся. А теперь я лягу спать, а ты иди и повеселись.

— Я не могу, потому что…

— Ну-ну, твое положение компаньонки всего лишь фикция, ты здесь для того, чтобы получать удовольствие и, — с мечтательной улыбкой добавила Талия, — проводить больше времени с дорогим Эшартом.

«Дорогим Эшартом»! Черт бы его побрал:

— Талия, я тоже устала. День выдался такой длинный, а я плохо спала прошлой ночью…

Талия надула губы.

— Ну ладно, ладно! Но впредь я не позволю тебе прятаться или топтаться вокруг меня и Калли!

— Не буду. — Дженива не лгала, она бы заплатила гинею, чтобы хотя бы минуту побыть одной.

— А что это за ящичек, дорогая?

— В нем лежит мой вертеп. Это итальянское изображение Рождества — хлев и фигурки. Моя семья всегда, где бы мы ни находились, устанавливала его на Рождество.

«Мы». То, что включало в себя это слово, ушло навсегда.

— Значит, ты должна поставить его здесь, дорогая! Дженива невольно улыбнулась:

— Признаюсь, я на это очень надеялась.

Хотя всего несколько минут назад Талия заявляла о своей усталости, она тут же проворно встала с кресла и подошла к ящичку.

— Отлично. Мне хочется посмотреть!

Она нетерпеливо, словно ребенок, ждала, пока Дженива повернет ключ и поднимет крышку. Как всегда, нескрываемая радость Талии оказалась заразительной и развеяла не покидавшую ее компаньонку тревогу.

Дженива взяла лежавшую сверху ткань и развернула ее.

— Моя мать называла это цветами на снегу. Когда-то покрывало было великолепно, но теперь оно имеет жалкий вид.

Дженива нарочно употребила выражение Эстер, иногда раны для того, чтобы затянуться, должны открыться.

— У меня есть новое, то, что я вышиваю.

Она расстелила покрывало на маленьком квадратном столике. К счастью, ей удалось сделать последние стежки без пяльцев и скрыть нитки, порвавшиеся во время борьбы с Эшартом в то утро.

Эта борьба.

Этот поцелуй…

— О, теперь я вижу, что ты делала. — Талия сравнила оба покрывала, затем пощупала старое. — Совсем износилось, но это была прекрасная работа.

Джениве стало легче. Она осторожно сложила старое покрывало и отложила в сторону, затем вынула тряпочные узелочки и начала их развязывать.

— Это кусочки яслей. Сначала я должна установить их.

— Как забавно! — Талия принялась помогать Джениве складывать кусочки дерева.

— Когда была такая возможность, мы всегда устанавливали ясли на каминной полке.

— Так и поставь все туда! — Талия подвинула позолоченные часы в виде лиры на край каминной полки, и Дженива посередине нее расстелила покрывало. Ее работа не была такой же искусной, как прежняя, но золотые нити блестели в свете свечей, а цветы как будто только что распустились. Собранные ясли она поставила в центре.

Вернувшись с ячменным отваром, Реджина тут же попыталась усадить Талию обратно в кресло, но та, взяв отвар, отмахнулась от нее:

  38