21 
* * *
...Бездарному роману из шпионской жизни, переполненному не имеющими ничего общего с действительностью штампами, не было конца. Чувствуя себя персонажем мыльной оперы, Мазур в дурацком смокинге неторопливо спустился по ступенькам, сел вслед за Франсуа на широкое сиденье белого «линкольна», следом столь же чинно уселся Кацуба, и роскошная машина бесшумно скользнула прочь от «Трес Крусес».
– Ну? – через пару минут поинтересовался Франсуа куда-то в пространство.
– За нами – одна машина, – сказал шофер, не оборачиваясь. – Как и предполагалось. Наживочку заглотнули, идиоты. Каждая собака знала, куда вы ехали, они и купились, сняли «коробочку». Обожают штампы, дауны, мышление насквозь клишированное... Сигнал?
– Ага, – кивнул Франсуа.
Шофер нажал что-то под приборной доской, слегка увеличил скорость. Мазур не без любопытства ждал, что же произойдет.
«Линкольн» свернул вправо, не снижая скорости... и сзади, совсем близко, послышался отчаянный лязг железа, грохот сильного удара. С классическим визгом покрышек длинный лимузин неожиданно свернул в проулок и помчался по неизвестным Мазуру закоулкам.
– Что мы наблюдаем? – сказал шофер, мастерски крутя баранку. – Какой-то олух, нарушив правила, вылетел на старом грузовичке, не уступив дорогу, и наш хвостик в него на всем ходу и воткнулся. Поразительно, как скверно здесь водят...
Он резко затормозил.
– Пошли! – распорядился Франсуа.
Выскочив следом за Кацубой, Мазур только теперь сообразил, что они подъехали к «Трес Крусес» со стороны бокового входа, ведущего на оживленную улицу. Все трое быстрым шагом миновали аркаду, обширный внутренний двор-патио (где светились гирлянды разноцветных лампочек, суетились официанты и ночное веселье уже раскручивалось вовсю), вошли в вестибюль.
Ночной портье, коротенький живчик с тщательно зачесанными поперек лысины остатками шевелюры, при их появлении обратился в соляной столб. Франсуа остался рядом с ним, а Мазур почти бежал следом за Кацубой. Подполковник на ходу извлек нечто напоминавшее качественную отмычку, не оборачиваясь, шепотом приказал:
– Насмерть не мочить! Берем и сдаем...
Он молниеносно отпер дверь трехкомнатного номера Мазура, широко распахнул ее, и оба ворвались внутрь, прикрывая друг друга по классической методике «первый-второй».
Застигнутый врасплох субъект был весь в белом, но уже в следующий миг, согласно анекдоту, оказался весь в дерьме – фигурально выражаясь, конечно. Мазур подшиб его ударом по лодыжке, схватил за кисть, развернул и припечатал усатенькой физиономией к полированному письменному столу, в ящиках коего субъект начал было рыться. Тем временем Кацуба в темпе вихря заглянул в другие комнаты, замер, словно что-то вспомнив, рванул в коридор – но там уже грохотали удалявшиеся шаги, внезапно с адским звоном вылетело стекло, судя по звуку, изрядных размеров. «Витраж на лестничной площадке, – вспомнил Мазур, прижимая пленника мордой к столу. – Точно, этот гад его с разлету вышиб, там первый этаж, невысоко, захочешь унести ноги, еще не то сделаешь...»
И тут же в чинных, тихих коридорах стало невероятно шумно.
Сначала появился давешний штатный топтун, чья усатая толстая физиономия была прямо-таки озарена охотничьим азартом и осознанием собственной значимости. Он решительно отодвинул Мазура с великолепным презрением профессионала к жалким любителям, перенял у него пленника, отступил на шаг, окинул добычу затуманенным взором художника, выбирающего место для первого мазка, – и нанес такой удар, что по кабинету пошел звон, а видавший виды Мазур невольно охнул.
Пленник моментально перешел в состояние полной аморфности, бесчувственно распростершись на полу. Топтун полюбовался делом своих рук, по-птичьи склонив голову к плечу, заломил воришке конечности за голову и молниеносно сковал большие пальцы крохотными блестящими наручниками. Послал Мазуру взгляд, означавший определенно нечто вроде: «Учись, раззява!» и, надувшись, как павлин, хлопнул себя по груди:
– Депто де насьональ гуардиа, сеньор!
– Еста бьен, – с трудом подбирая слова, прокомментировал Мазур. – Грасиас...[3]
– А сус орденес, сеоньор![4] – важно и непонятно ответил тот.
Тут появилась целая процессия – двое полицейских в форме и коричневых ремнях, здоровенный лоб в цивильном, но с приколотой к широкому поясу бляхой ДНГ, Франсуа, уже знакомый Мазуру главный менеджер, в растерянности воздевавший руки и причитавший столь недвусмысленно, что и без перевода было ясно: он, бедолага, призывает небо в свидетели, что в их почтеннейшем заведении такой пассаж произошел впервые. В арьергарде маячили еще какие-то удрученно-перепуганные субъекты в униформе отеля.
21 
