117 
— Похороним его в Финикии. На родине, — сказала она Астарту. — Я отдам вам все что имею в уплату…
Или фараон вас наградит, и вы будете так богаты, что вам не захочется еще раз пуститься в плавание?
— Меред! — с болью воскликнул Астарт — Мы без всякой платы сделаем так, как ты желаешь!
— Не обижай нас, госпожа, — тяжко вздохнул Эред.
Наступил, наконец, день, когда на пристани появился роскошный паланкин, из которого вылез важный чиновник, разодетый в дюжину потрясающе дорогих юбок.
— Человече, твое ли имя Астарт? — спросил он, с опаской поглядывая на воду. Установив личность, он развернул свиток папируса и прочел ответ царской канцелярии на прошение: — Великое Плавание вознаграждено не будет, ибо совершено не по приказу царя.
— Чтоб лопнули мои уши! — простонал Фага.
— Да упадет на землю небо! — взвыл Рутуб.
— Три года!.. — плакал Анад.
— Как же не по приказу! — возмущался Мекал.
— Какая несправедливость! — шептала Ларит. Меред сурово смотрела на чиновника.
— Что там еще написано? Это ведь не все?
— Не все, госпожа. — Чиновник прокашлялся и прочел нараспев: — За потеху царя и вельможных гостей царских… величество царя Верхнего и Нижнего Египтов, а также Азии, Ливии и других земель жалует фенеху по имени Астарт сандалии со своих ног и сосуд вина со своего стола.
Он хлопнул с важным видом в ладоши. К краю дощатого настила подошел чернокожий раб с пестрым ларцем на вытянутых руках.
Испуганно посмотрев на мореходов, неловко полез через борт…
Ночью друзья устроили пиршество на палубе под открытым небом. Пили вино, ели мясо и свежую зелень. Вспоминали прошедшее и говорили о будущем.
— Не могу понять, отчего так случилось, — проговорил с горечью Астарт. — Отчего все наши лишения муки, смерти — в пустую? Пройдет время, и вообще никто не будет знать, что были такие — обогнули морем Ливию?..
Все были растеряны, подавлены. Конец пути оказался страшен.
— Не по приказу! — гневно воскликнул Мекал. — Как это не по приказу?! Или не фараон Нехо нас послал?! Если он умер, мы-то живы! Или мы пустое место?.. — Он протянул Фаге свой кубок: — Будем лить в пустоту вино и посмотрим, что из этого получится… Астарт держал в ладонях свой кубок, забыв о нем.
— Выходит, нужно прочно знать, хананеи, что все подвиги лишь тогда подвиги, когда их закажет царь. Притом царь, который сидит на троне. Что не на пользу властным — того не существует… — Он вдруг встрепенулся, обвел твердым взглядом всех. — И все же мы обогнули Ливию. Мы! Обогнувшими Ливию нас будут звать и никого другого!.. И ничтожен же был бы человек, если все свои великие поступки он совершал бы по приказу господина. Теперь я уверен: настоящий подвиг — не тот, что записан в папирусах и выбит на памятниках, не тот, что признан государственными мужами… Такие подвиги были и будут. Кто-то ведь вышел впервые за столпы Мелькарта, кто-то проложил дорогу к Оловянным островам и к землям в западном океане… Пусть о нас забудут. Но пигмеев мы научили делать копья, указали дорогу в Аден узкоглазым пришельцам и зинджам Красного острова, вырвали у арабов «отметный ветер»… Что-то останется после нас. Не должно не остаться!
Ахтой был молчалив в ту ночь. Единственное, что он сказал: в вечную дорогу солнца будут верить, как и прежде, а все остальное в конце концов обратится в дикую легенду.
Когда мореходы наговорились и обиды их заметно потеряли остроту под воздействием вина и пищи, Ларит вдруг запела одну из благостных песен далекой Финикии. Она смолкла, а хананеи продолжали сидеть в тишине, и по их лицам было видно: песня продолжала в них жить.
— Все вы здесь — злые и сильные, — сказала неожиданно Меред. — И всегда покинутые. В Левкосе-Лимене вы были такими. Такие и здесь. Вас собрал мой муж и господин… Потому что он всегда был таким же… — она осеклась, в голосе ее впервые появилось что-то беззащитное, очень человеческое. — Поэтому… я хочу остаться с вами и… навсегда…
Ее слова были тоже ошеломляющими и понравились мореходам.
— Я знала… — начала было Ларит порывисто, — ведь мы…
— Не надо сейчас об этом… — с тоской проговорила Меред и сквозь ее выдержку прорвались потоки неудержимых слез.
Астарта пригласили в саисскую колонию хананеев для «угодного богам дела и разговора». В большом двухэтажном доме, выстроенном финикийскими мастерами, было пустынно и тихо. Не было ни слуг, ни гостей, хотя хозяин дома, богатый купец, владелец верфи и квартальный старшина, на угощение не поскупился. Стол ломился от деликатесов далекой родины, в амфорах было лучшее финикийское вино. И вообще здесь все было подчеркнуто финикийским.
117 
