очень нудно 
33 
Ахтой нарвал целую горсть бледно-фиолетовых распустившихся венчиков строфана. О Ахтой, где твои хваленые познания? Но первооткрыватели — увлекающиеся натуры…
Номарх, морщась от горечи, добросовестно жевал старческими деснами цветы. Потом эту горькую кашицу нужно было положить на больные зубы. Но вельможа вдруг схватился за сердце, кашица потекла по сморщенному подбородку. Не произнеся ни звука, номарх скончался.
Ахтой стоял над мертвым, оцепенев. По законам Египта, лекарю, умертвившему пациента, была уготована та же участь. Но совсем не это потрясло его до глубины.
— Мой милый господин, ты ничего не замечаешь?
— Никого и ничего не хочу видеть. Сейчас — только ты.
— Нет, во мне ничего не замечаешь?
— У тебя лукавый вид.
— У меня есть тайна. Если не будешь больше ругать меня за недосоленное мясо и прокисшее молоко, я, может быть, расскажу…
По доскам причала загрохотали конские копыта. Испуганный таможенный чиновник бежал впереди всадников и что-то говорил, показывая в сторону суденышка друзей.
— Вы приехали с лекарем по имени Ахтой? — спросил один из всадников, осадив коня у самого края дощатого настила.
Астарт кивнул, стараясь угадать, откуда ждать беды.
— Взять их! Они соучастники убийства великого князя!
ГЛАВА 19
Астарт в Бубастисе
— Еще в тюремных ямах мы не кисли, — недовольно бормотал Астарт, разглядывая толстую металлическую решетку, прикрывавшую тюрьму сверху.
Избитый Ахтой сплевывал кровью. Эред, которому тоже досталось, молча сидел рядом с ним на истлевшей соломе, слежавшейся в пласты вроде глины. Обитатели тюрьмы — мелкие воришки, ионийские купцы, промышлявшие шкурами и мускусом крокодилов, девушка-египтянка, обвинявшаяся в том, что зналась с «поганым» эллином, — негромко переговаривались в ожидании приговоров. Им грозили не более чем публичные экзекуции. Правда, ионийцы, посягнувшие на жизнь и честь священных животных Египта, должны были по закону поплатиться головами, но их друзья из Навкратиса внесли в Саисский храм бога Себека столь солидный куш, что правосудие выразило готовность сделать исключение.
Ахтой собрал вокруг себя друзей и сообщил шепотом:
— Один из нас может спастись.
— Ну да! — усомнился Эред.
— У меня в мешке остался кусочек дурманящего корня. Если его разжевать и проглотить, то человек какое-то время будет выглядеть мертвее покойника.
— Кто же должен спастись? — спросил Астарт.
— Конечно ты. Только ты можешь выручить нас всех. Эред ничего не сделает при всей его силе. Я тоже не смогу. Здесь нужен такой пройдоха, как ты.
— Как же я вас вытащу отсюда?
— Пусть боги подскажут, ты их любимец, раз они простили тебе все твои смертные грехи. Со мной они молчаливы.
Ларит обвила руками шею Астарта и зашептала в самое ухо:
— Помнишь, я говорила про тайну? Мой милый господин, ты будешь отцом…
Астарт лежал на узком, ничем не покрытом каменном столе. Два лысоголовых парасхита готовились бальзамировать финикийца, получив за это перстень Ларит.
— Мертвец-то как живой, — сказал один парасхит, с кряхтением подтащив к столу каменный сосуд с текстами заупокойных молитв на стенках.
Астарт приоткрыл глаза. Крышку сосуда венчала грубая и тоже каменная статуэтка Анубиса с головой шакала.
«Канопа, — догадался он, — черепок для внутренностей». И почувствовал, как ладони стали липкими.
Судя по канопе, Астарта ожидал неплохой саркофаг, а затем и гробница, не глинобитная, конечно, а высеченная в скале, как у богача: перстень Ларит с невзрачным камнем — сердоликом был оценен неожиданно высоко. Сердолик почитался в Бубастисе как священный камень.
Второй парасхит рассказал довольно затасканный анекдот о пьянчуге, который так нализался, что перепутал дом и вместо своего ложа улегся на стол парасхита, а тот, ничего не подозревая, распорол ему живот. Астарт представил, что случится с этой парочкой веселых потрошителей, если он вдруг шевельнет пальцем или, чего доброго, чихнет.
Ему стало так смешно, что он с большим трудом удержался от смеха.
Один из парасхитов вдруг захлебнулся на высокой ноте. Потом начал пятиться, выпучив глаза, и наконец свалился в раскрытый саркофаг. Другой уставился на улыбающегося покойника, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, и уронил на ногу бронзовый нож, которым потрошат трупы. Но и глубокая рана не могла привести его в чувство.
33 
