очень нудно 
75 
Прекратив бесцельное кружение по обширному кабинету (и мимоходом сшибив локтем бело-синюю фарфоровую вазочку, чего даже не заметил), князь вернулся в кресло. Уставился в пол, вскинул на Ольгу глаза, опустил голову…
– Что случилось, Андрей Дмитриевич? – спросила она, пытаясь облегчить ему задачу.
В нем мешалась ярость с терпением, это чувствовалось. Казалось, он никак не мог подобрать нужный тон.
– Оля, – сказал князь отрывисто. – Смело можно сказать, что я для тебя был как отец…
– Я это всегда ценила и потому…
– И потому, – прервал он еще более резко, словно наконец-то отыскал нужную линию поведения и у него камень с души свалился. – И потому позволь тебе напомнить, что отцовские обязанности заключаются не только в том, чтобы ласкать и лелеять. Отец, ты, быть может, согласишься, имеет право при необходимости и выволочку устроить…
– Безусловно, – поддакнула Ольга.
– Рад, что ты это признаешь… – раскланялся князь не без сарказма. – Ну что же… Откровенно тебе признаюсь, я в затруднении. Никогда не думал, что мне придется вести беседы на такие темы… Вы росли без материнского воспитания, обе, что-то я не мог не упустить, но иначе и нельзя, есть области жизни, о которых отец с дочерьми все же не может разговаривать… Я считал, все наладится как-то само собой… – махнув рукой, он надолго умолк.
– Вы не могли бы говорить яснее? – тихонько произнесла Ольга.
Он вскинул голову, в глазах будто молния сверкнула.
– Изволь… Ты меня раздосадовала… поразила… убила… да я просто не нахожу слов! Господи ты боже мой! – он взялся руками за голову, уперши локти в столешницу, и остался в такой позе. – Я, в конце концов, человек широких взглядов, прекрасно понимаю, что сердце… что природа… что все оно требует своего, что век у нас достаточно просвещенный, легкомысленный и монастырскими нравами не грешащий… Но есть же пределы! Если бы не брат, я бы, скорее всего, сгоряча вас шпагой проткнул вчера ночью… а впрочем, при мне не было оружия… Что я несу, господи?! Как ты могла?!
– О чем вы?
Князь поднял голову и ткнул в нее пальцем так, словно это было дуло пистолета, а дело происходило на дуэли.
– О том, что мы все трое собственными глазами изволили вчера лицезреть в конюшне. О некоей барышне, которая валялась голая в куче соломы с паршивым псарем и занималась с ним… О твоих ночных похождениях.
Она не оскорбилась – удивилась безмерно. Спросила, едва ли не заикаясь от изумления:
– Ночь? Конюшня? Похождения?
– Ну, что делать, уж прости за этакий подбор словес, – князь Вязинский распростер руки шутовским жестом. – Ты, быть может, предпочитаешь именовать это как-нибудь иначе и по-французски? Но я, уж не посетуй, в данном случае предпочитаю именно наш родной язык, выразительный и красочный. Я в своей отсталости и непросвещенности предпочитаю так и говорить: собственными глазами видел, как ты вчера ночью валялась на соломе с паршивым крепостным мужиком…
Ольга сидела молча – что-то уже начинало проясняться у нее в голове. Князь, вновь подперев голову руками, равнодушным и почти спокойным голосом рассказывал, как вчера ночью брат поднял его с постели, велел поторапливаться, и они в сопровождении полуночничавшего фон Бока отправились в конюшню, где, оставаясь незамеченными, довольно долго наблюдали за кувырканиями голой парочки в сене, причем лица участников этого незамысловатого действа сумели рассмотреть благодаря висевшему тут же зажженному фонарю достаточно ясно, чтобы опознать их со всей уверенностью…
– Тебе следует поблагодарить брата, – сказал князь саркастически, закончив монолог. – Я хотел было на вас кинуться, сделать что-то, но Михаил меня увел, уговорил не пороть горячку, не травмировать твою нежную юную душу ловлей с поличным в такой ситуации… Тебе следует быть ему благодарной…
– О да, – так тихо, что князь не смог бы расслышать, проговорила Ольга. – Я ему бесконечно благодарна, отслужу как-нибудь, чем смогу…
Теперь все прояснилось окончательно: камергер и его компания за неимением лучшего устроили гнусную шутку. Ничего сложного, она и сама смогла бы навести этакое видение, неотличимое от реальности.
– Только не надо меня уверять, будто среди обитающих в поместье крепостных девок есть твой точный двойник, – сказал князь. – Сама прекрасно понимаешь, что в такое объяснение ни один здравомыслящий человек ни за что не поверит. Твой точный двойник из числа обитателей усадьбы, о котором до сей поры никто не слыхивал… Фантасмагория, чушь! – он чуточку беспомощно потер лоб. – В голове у меня все туманилось, я решил на всякий случай проверить, мы отправились к тебе в спальню, но тебя там не нашли, постель была пуста… – он пристукнул кулаком по столу и едва ли не простонал: – Только подумать: крепостной псаришка… Я бы еще скрепя сердце попытался понять, окажись на его месте кто-то… О чем я, черт побери… – он превеликим усилием воли взял себя в руки. – Короче говоря, я дал распоряжение собираться в дорогу. Мы все уезжаем в Петербург. Хорошо еще, прошло достаточно времени, чтобы рассудить спокойно… Отдать тебя в монастырь – не те времена. Выгнать на все четыре стороны с мешочком сухарей и парой золотых – чересчур мелодраматично, у меня не хватит духу, ты мне была все равно что дочерью… Поэтому мы все уезжаем в Петербург. Там будет гораздо проще держать себя в руках, пока эта дурь не пройдет. Подыщем подходящего жениха, не о графе же Биллевиче теперь всерьез рассуждать – и, матушка, будь уверена, за жениха этого ты выйдешь… Как ты меня огорчила, словами не передать…
75 
