очень нудно 
113 
В конце концов он просто сказал:
– Вот…
И с сияющими глазами протянул кардиналу на мокрой ладони кожаный мешочек. Нетерпеливо распустив ремешок, кардинал вытряхнул на ладонь холодно сверкнувшие алмазные подвески, и его лицо озарилось такой радостью, что для д’Артаньяна это стало прекрасной наградой.
– Д’Артаньян, вам нет равных, – тихо сказал Ришелье, завороженно любуясь игрой света внутри кристаллов, самых обычных на вид стекляшек, но по какому-то древнему уговору считавшихся едва ли не мерилом всех ценностей. – Судьба королевы Франции была в ваших руках… впрочем, она и теперь остается в наших… Быстрее одевайтесь, и пойдемте. Вы тоже, де Кавуа. – Его лицо озарилось спокойной улыбкой триумфатора. – Не исключаю, что его величество захочет отдать некоторые распоряжения, которые не всякому поручишь, и на этот случай под рукой нелишне будет иметь капитана гвардейцев…
«Волк меня заешь, прав Планше! – подумал д’Артаньян, торопливо натягивая маскарадный костюм и надевая маску. – События-то грядут точно исторические!»
– Что с остальными? – спросил Ришелье, нетерпеливо ожидая, когда гасконец кончил завязывать тесемки маски. – Нужно кого-то выручать?
– Каюзака, пожалуй, – сказал д’Артаньян. – Он застрял в Амьене, мы попали там в засаду…
– Я распоряжусь, чтобы нынче же отправили верховых к интенданту провинции. Идемте, господа, идемте!
Буквально через минуту они вошли мимо почтительно посторонившегося гвардейца в будуар королевы. Она была уже полностью одета в бархатный лиф жемчужно-серого цвета с алмазными застежками и юбку из голубого атласа, всю расшитую серебром. Рядом стоял король Людовик Тринадцатый в изящнейшем охотничьем костюме из зеленого бархата. Больше никого, кроме них, в комнате не было.
Д’Артаньян, скромно поместившись за спиной кардинала бок о бок с капитаном де Кавуа, с первого взгляда ощутил разлитое в комнате напряжение. Едва они вошли, королева бросила на них столь беспомощный и потерянный взгляд, что д’Артаньян один краткий миг чувствовал себя виноватым, но тут же это превозмог – в конце концов, никто не заставлял гордую испанку творить все то, что она творила, и она была достаточно взрослой, чтобы понимать возможные последствия…
Король же… Такого короля д’Артаньян еще не видел: его христианнейшее величество, стоя в непринужденной и даже небрежной позе у вычурного столика, взирал на супругу холодными, немигающими глазами змеи, зачаровывающей несчастную птичку, коей предстояло вскоре быть проглоченной. Взгляд его был поистине змеиным – и д’Артаньян искренне порадовался, что это не на него так смотрит человек, держащий в своей холеной руке судьбы всех без исключения населяющих Францию…
Казалось, королева вот-вот рухнет в обморок.
– Тысяча чертей! – воскликнул король, оборачиваясь к вошедшим. – Где вы бродите, господа? Вы пришли как раз вовремя, чтобы стать свидетелями интереснейшего разговора… – он с улыбкой выдержал паузу, в которой было что-то безусловно садистское.
«Она, конечно, насквозь виновата, и я ни о чем не жалею, – смятенно подумал гасконец. – Но беда в том, что этот очень уж мелок, такие вот вспышки гнева еще не означают твердости характера и величия личности. Но что поделать, если ты обязан служить именно этому человеку, имеющему то ли счастье, то ли несчастье быть символом…»
Король продолжил мягчайше:
– Я только что выражал удивление ее величеству, монсеньёр, интересуясь, по какой причине ее величество, несмотря на мое высказанное самым недвусмысленным образом желание, несмотря на мою прямую волю, так и не надели на сегодняшнее празднество мой подарок, алмазный аксельбант… И ответа я, что удивительно, так и не получил, хотя речь идет о чрезвычайно простом деле… Не соблаговолите ли ответить наконец, сударыня?
– Боюсь, ее величеству просто невозможно было выполнить просьбу вашего величества, – сказал Ришелье самым обычным тоном. – Поскольку невозможно надеть то, чего у тебя нет, то, что находится за сотню лье отсюда…
– Боже мой! – в наигранном удивлении поднял брови король. – Что вы хотите сказать столь интригующим заявлением, кардинал?
– То, что подвесок у королевы нет, – продолжал кардинал. – Ревнуя о спокойствии короля, я следил за странными поступками герцога Бекингэма в бытность его при французском дворе и убедился, что он имел дерзость домогаться благосклонности ее величества. О, конечно же, искания его были дважды с негодованием отвергнуты ее величеством, как в Амьене, так и в Париже, ночью, в Лувре, во время болезни вашего величества, заставившей вас остаться в Компьене… Что бы ни твердили злые языки, я уверен, что ее величество оставалась примером супружеского долга…
113 
