Глава восьмая

Старый добрый знакомый

Часы д’Артаньяна неопровержимо свидетельствовали, что он провел в камере три часа, и они, вне всяких сомнений, были исправны, но все равно гасконцу казалось, что механизм врет и он прозябает тут целую вечность. Он то присаживался на колченогий табурет, то принимался яростно мерить шагами камеру по всем направлениям, то стучал кулаками в дверь, но что не следовало никакой реакции.

Он уже понимал, что влип крепко. Поначалу теплилась успокоительная догадка, что все дело в примитивной ошибке, что д’Артаньяну выпало несчастье быть как две капли воды похожим на некоего бродягу родом из Франции, фехтовальщика и распространителя слухов. Но понемногу он стал понимать, что от этой мысли придется отказаться.

Во-первых, судья, несомненно златолюбивый, как царь Мидас, отказался от денег, хотя при этом и претерпел немалые душевные муки. Во-вторых, он походил не на самодура, не желавшего слушать никаких оправданий, а скорее уж на законченного прохвоста, прилежно выполнявшего чьи-то инструкции. И, в-третьих, д’Артаньяна к нему доставили не туповатые городские стражники, в самом деле способные обознаться, а люди милорда Винтера по его собственному категорическому приказу, отданному еще вчера. Все это, вместе взятое, заставляло думать, что д’Артаньян стал жертвой какой-то изощренной интриги. Что история с двойником-бродягой была высосана из пальца, сочинена на скорую руку… но это мало что меняло в его печальном положении. Относиться к угрозам судьи наплевательски никак не следовало – ему и в самом деле подробно и наглядно доказали, что могут сотворить с ним все, что душеньке угодно. Потому что некому прийти на помощь, никто не заступится, извлечь его отсюда могла бы разве что вооруженная сила, а где ее прикажете взять? Вот так положеньице, и алмазные подвески в мешочке на шее жгут грудь, как раскаленные угли…

Когда с той стороны двери тягуче заскрипел засов, д’Артаньян, как ни странно, возликовал – в его смутном положении появилась хоть какая-то определенность…

Сначала вошли давешние дикие бородачи и стали перед д’Артаньяном с тем же видом хорошо обученных пастушеских собак, следящих за каждым движением глупой овцы.

Потом в распахнутой двери появился милорд Винтер собственной персоной, изящный щеголь, опираясь на украшенную лентами трость с золотым набалдашником. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и непринужденно произнес:

– Боже мой, какая встреча, д’Артаньян! Как вас только угораздило попасть к нашим церберам? Вы молчите, смотрите на меня исподлобья… Отчего?

Не двигаясь с места – он уже оценил в должной степени ловкость и проворство казавшихся неуклюжими бородачей, – д’Артаньян спокойно сказал:

– Потому что у меня есть сильные подозрения касательно вашей роли во всем происшедшем. Сдается мне, вы к моим невзгодам имеете самое прямое отношение…

– После нашего знакомства я очень быстро понял, что вы умный и проницательный человек, несмотря на ваш юный возраст, – сказал Винтер. – Что делает вас особенно опасным и заставляет относиться к вам со всей возможной серьезностью…

– Спасибо за похвалу, – угрюмо отозвался д’Артаньян.

– Поговорим же о наших делах. Мне совершенно ясно, что вы находитесь здесь по поручению кардинала… Кстати, не при вашем ли участии были украдены два подвеска с плеча герцога, прямо на балу? Или это всецело заслуга моей очаровательной невестки, миледи Кларик? Бьюсь об заклад, Ришелье хочет скомпрометировать вашу королеву… Что ж, неплохо задумано. Я бы сказал, изящно. Чувствуется рука подлинного мастера. Вы, быть может, не поверите, но я отношусь к кардиналу с огромным уважением – большого и острого ума человек, и служить ему, должно быть, одно удовольствие, не то что нашему Бекингэму, дурачку набитому, если откровенно…

  94