очень нудно 
96 
А ежели пешочком на пределе возможностей километров двадцать, да по бездорожью, да еще мордой в грязь несколько раз, зацепившись за корягу, а до горячей ванны, ох, как далеко… Вот тогда и начинаешь понимать, что все твои великие знания, весь твой звездный имидж среди живой природы до лампочки.
– А ты расскажи, – попросил я, протискиваясь меж двух толстых стволов.
Когда-то они были маленькими росточками, а теперь заняли по ширине полтропы, образовав калитку, ведущую неизвестно куда – дальше тропа резко сворачивала направо и исчезала в овраге. Можно было, конечно, обойти этих двух патриархов кустами, но я топал за Зосимой след в след.
Из предыдущего опыта наших совместных походов по лесам я мигом сделал однозначный вывод: если Зосима не сошел с тропы, значит, так надо, значит, в этом есть какой-то скрытый, потаенный смысл.
– Дык, что здесь рассказывать? – неохотно откликнулся Зосима. – Киндей тут ходил. Вот тропу и назвали его именем.
– Ты не темни. Выкладывай всю историю, без купюр. Нам еще топать и топать, так что можешь даже не рассказ, а целый роман нам сплести.
Зосима немного повздыхал, но, зная, что я все равно не отстану, начал:
– Говорю то, что мне дед поведал. По этой тропе Киндей ходил за своим золотом. А места тут еще со старых времен были заколдованными. Никто из деревенских носа сюда не казал. Правда, были смельчаки – два или три человека, да все сгинули. Ушли по этой тропе и не вернулись. Но это было давно, очень давно, еще когда люди поклонялись Дажьбогу и Велесу. Еще за моей памяти старые деревянные идолы встречались на Взгорье – помнишь, мы там лося завалили?
– Помню, – ответил я.
Взгорье – это холмистая возвышенность среди лесов, заросшая высоким кустарником. Я, конечно, мало сведущ в археологии, но мне кажется, что там находятся захоронения древних славян, а холмики – это рукотворные курганы.
Почему я так думаю? Дело в том, что однажды мы с Венедиктом по пьяной лавочке съездили на раскопки; он хотел там по быстрому сделать несколько эскизов для какой-то картины. Так вот, та местность в точности напоминала Взгорье.
– Понятное дело, сейчас тех идолов нет и в помине, – продолжал, как мне показалось, не без сожаления Зосима. – Может, сгнили, а может, в музей их забрали, не знаю. Так вот, Киндей сюда тоже хаживал. Он был отчаянным человеком, ничего не боялся. Говорят, что Киндей и в Христа не верил, а поклонялся лесным богам…
– Как некоторые наши друзья-приятели, – не утерпел я, чтобы не подкузьмить Зосиму.
Зосима что-то хрюкнул в ответ, немного помолчал – наверное, немного обиделся – и продолжил:
– Тропа эта – сам видишь – очень удобная. Она идет по скальному гребню до самого Пимкиного болота. Правда, камень прикрыт землей, но все равно на этой полоске деревья не растут, только сбоку от тропы. Да что деревья – на Киндеевой тропе даже кустика не найдешь. Точно без колдовства не обошлось.
– Но ты же не боишься по ней ходить.
– Дык, ведь тут вот какая штука: ежели ты хороший человек и в лес идешь без злого умысла, тропа будет к тебе милостива. Ну, а если замыслил что-то худое – берегись.
– Понял. Поэтому громко и торжественно объявляю всем лесным богам: намерения у меня и всех нас самые добрые, чистые и человечные – идем выручать товарища из беды.
– Тебя хлебом не корми, а дай позубоскалить, – недовольно пробурчал Зосима.
– Все, все, умолкаю. Ну, и что там дальше?
– Однажды Киндей ушел по этой тропе на болота, а когда вернулся, то был весь седой. И сильно отощавший. А вообще, по рассказам, был он мужиком крепким, видным, а на голове шапка черных кудрявых волос. Кумушки чесали языками, что мать Киндея нагуляла его с беглым цыганом, который укрывался в наших лесах. Цыган, вроде, был не простой, а сын цыганского барона. И в бегах он находился потому, что зарезал какого важного господина, который ухлестывал за его невестой. Не знаю, правда это, или нет. За что купил, за то и продаю. Бабам и сбрехать недолго. Может, так оно было, а может, сказки.
– Про то ладно. Цыган Киндей, или нет – теперь уже без разницы. Рассказывай, что было дальше.
– Интересно? – Зосима ехидно хихикнул.
Он немного раскрепостился и уже не выглядел букой. Топающий позади Идиомыч подтянулся и уже пыхтел у меня над ухом – его тоже заинтересовал рассказ Зосимы.
– Еще как. После твоих историй хоть романы пиши. А что, надо попробовать. Делать в нашей глуши все равно нечего. А до полного дембеля, когда про меня, первый (и последний) раз в жизни, будут говорить хвалебные речи, надеюсь, еще долго.
96 
