138 
Граф повернулся от бюро и выстрелил ему в грудь. Оглушительный звук многократно отразился от стен и заставил Честити зажать уши руками. Обливаясь кровью, Вернем повалился назад в кресло. На лице его застыло выражение безмерного удивления, губы задвигались, но с них так и не сорвалось ни звука. Он был мертв.
Син прижал Честити к груди. Натаниель привлек к себе Верити.
— Боже мой, Боже мой! — прошептала Честити и судорожно высвободилась, чтобы вперить взгляд в отца. — Убийца! — Она огляделась, ища поддержки. — Неужели вы позволите ему уйти? Ведь на ваших глазах убит человек!
Граф невозмутимо посыпал написанное песком, стряхнул и протянул ей лист.
— Вот, девочка моя, возьми и держи язык за зубами. Да, и не суй свой нос в мужские дела.
Она взяла лист, только чтобы гневно отбросить.
— Держать язык за зубами? После того как моя жизнь была втоптана в грязь?!
— Не без твоей собственной помощи.
— Все началось с тебя! Но тебе все равно, правда? Тебе, моему родному отцу, все равно, что со мной станет! И ты еще мечтаешь служить стране, ты, не способный служить даже своим близким!
— Что за чушь! Я никогда и никому не служил и не стану. Это мне должны служить.
Граф небрежно оттолкнул Честити с дороги и направился к двери. Бесшабашность, порожденная отчаянием, заставила ее схватить клинок, что отец носил в трости, и броситься следом. В последний момент он ощутил опасность, обернулся и отразил ее выпад дулом пистолета, но лезвие все же рассекло ему руку. С проклятием граф хотел нанести Честити удар пистолетом в висок, однако Син успел толкнуть ее на пол.
— «…лишь в славной династии Стюартов видим мы должную стойкость и честность, а также неизменную чистоту помыслов — качества, свойственные поистине великим государям».
Хотя Честити уже видела письмо, зачитанная вслух, эта выдержка впервые натолкнула ее на мысль, что здесь были зашифрованы имена близких писавшего — его детей. Лишь секундой позже она задалась вопросом, как может Родгар так точно помнить цитату. Она обернулась.
Маркиз стоял, как и прежде, у камина, но теперь в руках у него был слегка пожеванный, окровавленный лист пергамента.
— О нет… — прошептал Уолгрейв одними губами.
У Линдли вырвался злорадный смешок.
— Прежде чем бросать бумагу в огонь, следует прочесть ее, — заметил Родгар.
С диким, безумным криком граф выстрелил в него, но пистолет был разряжен и лишь сухо щелкнул. Безумец бросил его, целя в голову, — и промахнулся.
— Убейте его! — крикнул он наемникам.
Все еще пригвожденная Сином к полу, Честити на миг встретила мутный взгляд отца, в котором не светилось уже ни искры разума. Сколько же это будет продолжаться? Почему никто не остановит этого безумца?
Наемники и не думали выполнять приказ, слишком пораженные происходящим, чтобы действовать. Они только тупо переглянулись.
— Убейте его, или я прикажу вздернуть вас на виселицу! Я вас сотру в порошок! Я сотру в порошок ваши семьи!
Здоровяки повернулись к Родгару, словно ища у него защиты.
— Милорд, — деловито начал маркиз, — прошу сохранять хладнокровие. Ничего страшного не случилось, просто в будущем вам придется танцевать не под дудку Вернемов, а под мою. Уверяю вас, это не в пример лучше.
— Никогда!
Граф заметался по комнате, дико озираясь. Честити ждала, что он бросится к двери, но он подскочил к своим наемникам, сунул руку в карман одного из них и выхватил пистолет. Здоровяк и не подумал воспротивиться, он только хлопал глазами, как полный идиот. Однако когда Уолгрейв изготовился к выстрелу, на него уже смотрели два дула разом — Бренда и Родгара.
— Ситуация становится занятной, — сказал маркиз с усмешкой. — Вы успеете убить одного из нас, но и сами проститесь с жизнью. Готовы ли вы предстать перед своим Создателем?
— Лучше это, чем уступить вам победу, Родгар! — Граф выкрикнул эти слова с бешеной ненавистью в голосе и взгляде. — Вы осточертели мне, как колючка в заднице!
— Ваши речи становятся вульгарными, — заметил маркиз.
— Отдайте документ! Вам ведь тоже не хочется умирать!
— Документа я вам не дам, — ровно ответил он, — но могу дать слово, что не воспользуюсь им, если вы удалитесь в Уолгрейв-Тауэрс, будете сидеть там тихо, как мышь, и выбросите из головы как государственные дела, так и дела ваших отпрысков.
— Что?! — завопил граф, вне себя от ярости. — А вы будете тешиться мыслью, что прижали к ногтю самого влиятельного человека в Англии, графа Уолгрейва Непогрешимого?! Этому не бывать! Вы пожалеете, что осмелились даже мечтать об этом!
138 
