Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
124 
Он подал руку Нике, помог ей забраться в кабину, запрыгнул сам, и «уазик» помчался по единственной улочке вымирающей деревни. Вадим стоял, набычась.
– Держи, – сунул ему бутылку миролюбиво ухмылявшийся Мухомор. – Давай без обид? Ну, так уж вышло… Ты вон посмотри на Иисуса. Мы его в свое время точно так же зашанхаили. Открывали сезон, сели как следует вмазать в Шантарске перед выездом, он к нам и упал на хвост. Поили его два дня, потом по дикой пьянке сдал все документы в контору – и на крыло.
– Вот был номер! – подхватил Худой, прыснув. – Продирает наш Иисус глазенки на третий день, видит – вокруг примерно такая же картина. Мы тогда стояли… В Береше, кто помнит?
– В Линево, – уточнил сам Иисус.
– Вот… Начинает Иисус орать: «Где я, что со мною?» Мы ему, как только что Пабло тебе, объясняем: мол, завербовался ты, голубь, в геофизику, сдал трудовую, спальник и костюм с сапогами получил, расписался за них и поехал за туманом… Иисус едва не подвинулся крышей, вопит: не хочу я среди здесь, я домой хочу! Мы ему объясняем: чудак, кто ж тебя держит? Он сгоряча хватает сапоги и орет: я пошел домой, в Шантарск. Мы ему объясняем: до Шантарска, мил человек, триста километров, как ты их пройдешь пешком, без копейки, документов и даже сухой корочки? Ну, немного рассказали про работу и про житье-бытье… Что мы в итоге имеем? Иисус четвертый сезон мотает… Четвертый год. И не надо ему другой жизни. Верно, Иисус?
– Верно! – возопил поддавший Иисус, обнял за шею Мухомора. – Мужики, да мне теперь подумать страшно, что могло тогда повернуться по-другому! Я бы непременно в Шантарске от белки помер или по пьянке под автобус влетел! Мухомор, друг, не надо мне другой жизни!
– Вадик, бля буду, это чистая правда, – заверил Худой. – Видишь, нашел человек свое счастье. Может, и вы с Вероникой прикипите, жизнь, я тебе клянусь, у нас неплохая… Ты честно скажи, кончал что-нибудь такое? У тебя вид образованный.
– Было дело, – хмуро сказал Вадим.
– Ага, а потом жизнь пошла писать кренделя? Ничего, не ты первый, не ты последний. Посмотришь мужиков, убедишься. У Лехи два диплома, политех и шкипер дальнего плавания. Водяра сгубила. Майор-танкист есть. Только что из бывшей несокрушимой выперли – взял моду командира полка с пистолетом по танкодрому гонять. Славка ничего еще по молодости не кончал, зато стихи пишет, писателем хочет быть. Глядишь, и станет, он упрямый… У Михи четыре курса универа. Народ не сермяжный, точно тебе говорю… Ну, без обид?
Вадим исподлобья оглядел их, протянул:
– Без обид… Значит, две недели?
– За две недели мы эти профиля всяко разно пройдем, – заверил Мухомор. – Лишь бы дожди не нагрянули, тогда, конечно, затянется. Ну, за знакомство?
Вадим допил бутылку. Он и в самом деле не собирался поднимать бунт. Во-первых, Нике вожжа попала под хвост. Во-вторых, вряд ли они врали насчет девяноста километров и полного безлюдья. В-третьих…
Ему не хотелось бы признаваться в этом вслух (благо никто и не требовал), но сил больше не было. Чересчур много хлебнул горького. Выть хотелось при мысли, что снова придется тащиться куда-то парочкой никому не нужных изгоев. В конце концов, это не те куркули – шантарские мужики, земляки… Две недели постарается вытерпеть. К тому же в этом захолустье можно пересидеть любые неприятности. Должно быть, те же примерно мысли пришли в голову и Нике, оттого и перенесла новость так легко, не сопротивляясь…
– Слушайте, – сказал он. – Но потом-то точно в Шантарск?
– Ну что тебе, землю есть, как Том Сойер? – фыркнул Мухомор. – Кровью подписываться? Пошли. У нас бухалово кончается, пора резервы искать, а мы еще в хате не обустроились…
– С Пашей мне больше не о чем говорить?
– А зачем? Все сказали, – пожал плечами Худой. – Ты к нему, кстати, уважительнее, есть некоторая субординация, этакие неуловимые оттенки. В хату начальника просто так лезть не стоит и особо не панибратствуй. Когда «Паша» да трали-вали, а когда – он бугор, мы – работяги… Пошли?
Они направились в деревню, троица на ходу рылась по карманам, подсчитывая скудные средства. Скрепя сердце Вадим расстался с сотней из своего запаса, что встретило самое горячее одобрение.
– Магазин закрыт, – констатировал Иисус. – Обычно тут за прилавком торчит та-акая блудливая давалочка… А в этой дыре ей толком и не с кем… О! Славка на тропу войны вышел, издали вижу. Вон и майор торчит – значит, точно, послали они Бакурина на все буквы и сели квасить в ожидании нас… Может, и рыбки наловили. Карасей в озере до черта. Бакурин тряпка, вообще-то, садится квасить со своими работягами, а этого ни один умный начальник делать не будет. Ничего, Паша ему хвост живо накрутит – Пашка молодец, молодой, да толковый, у него-то все спорится… И от него, кстати, за дело можно и по уху получить. Если напросишь на свою шею, так что учти. Славка, чего воюешь?
124 
