20 
Барон остановился пятью ступеньками ниже, поднял голову. В глазах — ни малейшего отблеска мысли.
— Что случилось, барон? — произнес Сварог, удивившись, сколь буднично звучит его голос.
— Они ломились в кабинет, — произнес барон странно глухим голосом, словно бы это были и не колебания воздуха, а нечто иное, воспринимавшееся не слухом, а мозгом. — Засовы уже поддавались. Я выбрал меньшее зло. Нельзя было попадать к ним живым.
— К кому? — спросил Сварог.
Кто мог ломиться в кабинет к протектору столицы? Разве что Багряная Палата…
Барон молчал. Лампа вдруг вспыхнула ярче, заколыхались тени, наливаясь чернотой. Высоко над головой в незастекленном окошечке свистнул ветер — неприятно, шипяще.
— Закажите по мне заупокойную, — сказал барон. — Именем Творца.
— Хорошо, — сказал Сварог. — Если вы мне расскажете, что происходит во дворце. Кто прячется за сценой.
Барон молчал, глядя умоляюще.
— Что они от вас хотели? — спросил Сварог.
— Я ошибся, как никогда в жизни. И ухитрился погубить себя сам. Все короли любят, когда их полиция раскрывает заговоры. И я решил придумать заговор. Очень хорошо все продумал, тщательно. Взял одно из пугал древнего чернокнижья, поселил его в столице, подобрал кандидатов в сообщники, тайные служители. А оказалось, что придуманное существует на самом деле. И они пришли, прежде чем я успел…
— О чем вы?! — спросил Сварог.
— Заупокойную.
— Обещаю.
— Именем Творца?
— Именем Творца.
— Улица Зеркальщиков, сорок пять, — сказал барон. — Вдова Гуродье, собственный дом. У нее все мои бумаги. В том числе и план «заговора». Имена, разумеется, притянуты мною, но картина оказалась точной. Я хороший полицейский, хоть вы и смеялись надо мной тогда… Заберите все бумаги. Это плата…
— Чем они мне помогут сейчас?
— Сейчас — ничем. Пригодятся когда-нибудь потом.
— Хорошо, — сказал Сварог. — Теперь скажите мне вот что. Когда мы с вами говорили…
Он на миг отвел глаза, создавая сигарету, а когда поднес ее ко рту, призрака уже не было. Только пламя колыхнулось в высоком стеклянном колпаке лампы да ветер взвыл посреди безветренной ночи.
— А ведь у меня по всем порогам и подоконникам была мелом проведена черта с соответствующими знаками, — сказала Мара. — Против таких вот визитеров. Ты, наверное, подошвой стер впотьмах… — Она опустилась на плащ, тряхнула головой. — Нужно сходить подновить, а то еще кого-нибудь дождемся…
— Пора убираться из этого красивого города, — сказал Сварог в сердцах. Сжимающееся вокруг них кольцо он чувствовал почти физически, казалось, даже помещение стало теснее.
— А кто спорит? Вот только… — Она задумчиво покачала головой. — Настоящий это призрак нашего безвременно усопшего сообщника, впутавшегося в какое-то темное дело, или очередная пакость неизвестных доброжелателей?
— А смысл?
— Пакость и есть пакость, какой в ней высший смысл?
— Вот тут ты права, — сказал Сварог. — Сколько ни ломал голову, в толк не возьму, зачем этот чертов стагарец устроил такой долгий ливень. Неужели только для того, чтобы убежать подальше? Жаль, что ни ты, ни я не умеем насылать ветер. Чтобы оборвало к чертовой матери эти клятые воздушные шары да унесло подальше.
— А смысл?
— Много ли смысла в пакостях? — усмехнулся Сварог.
— Нерационально. Не в шариках дело. В такой ситуации нужно стрелять в резать без всякой поспешности, только тех, кто стоит на дороге. — Похоже было, визит призрака отбил у нее на сегодня охоту к лирике. — Помню, в Снольдере два месяца назад мы искали один документ…
Сварог хмыкнул:
— Насколько я тебя знаю, два месяца назад из-за каждого угла торчали ноги…
— Да ну, — скромно сказала Мара, мечтательно глядя сквозь него. — Документ был в шкатулке, и ее нужно было забрать из загородного дома. Я чинно и благонравно поднялась на третий этаж, забрала шкатулочку и вернулась к лошадям, никуда не сворачивая и не отвлекаясь. И каждый, у кого хватило ума спрятаться в камин или выпрыгнуть в окно, остался жив. А кто не спрятался, я не виновата. — Она бросила на него быстрый лукавый взгляд. — Бедный, я тебя опять пугаю?
— Удивляешь, — сказал Сварог чистую правду.
— А еще?
— Возбуждаешь. И удручаешь.
— Это еще почему?
— Твое ремесло…
— Милый мой сюзерен, мы опять приближаемся к точке, где перестаем друг друга понимать…
20 
