очень нудно 
117 
Рассыпались цепью – вперед! Видно, что люди живут, и что давно живут – тропинки протоптаны, зарубки на деревьях есть. Идем, тропинки вроде все шире, натоптанней, да и бубен все слышнее и слышнее.
Тут вдруг вываливается один: видно, что эвенк, но в ватнике, несет бревно. Шел он себе через лес, как будто никого здесь и нет и даже и не может быть. Нас заметил, ахнул, бревно бросил, попятился. Что делать?! Брать живым надо, а как возьмешь? Он сразу в лес отходить; руки расставил, и отходит, отходит… Ну что поделать: ему тихо, властно так: «стоять!». Он повернулся, припустил, да еще с криком. От пули не уйдешь, да зато выстрел, крик этот. Там, впереди, тоже крик, много людей кричат, и слышно уже, что крик-то растерянный – не ждали.
(В этом месте Иван Иванович опять долго гадостно хихикает.)
Мы – понятное дело: «Ура!». Спереди и стреляли всего ничего, раза три, и побежали.
Там что? Там поляна большая и юрты большие стояли. Не чумы, нет… Чумы я сто раз видел: тут другое… Эти юрты… не юрты… они в землю заглубленные, стены из корья и из жердей, и высокие, в два роста. Не чум, не изба, не барак. Никогда такого и не видел.
А посреди поляны там каменный идол стоит. Что каменный и что идол – это мы поняли после, а сперва просто видели – торчит что-то… может, столб? И костер горит перед столбом.
Из них, из тех, что здесь были, только двое и сопротивлялись. Один выбежал из юрты этой и из двустволки – по цепи. Задел одного, а сам сразу так и повалился. Оказалось – русский, дезертир. Почему дезертир? А кому еще из русских тут оказаться? И как? Другой поумнее – залег за бревном, еще выждал, чтоб в упор, и из винтовки. Это старый эвенк был. Очень старый, даже непонятно, сколько лет.
Остальные побежали, через лес. А куда они денутся, с острова?
Что брать живых надо, это все понимают, а брать удалось только двух. Третий так и поплыл через озеро, в таком месте бросился, где не ждали. Пришлось брать из винтовок, на расстоянии.
Еще старик один в юрте сидел. Тоже старый-старый, непонятно, сколько лет. Сидит, что-то жует. Ему: руки вверх! А он и завалился на бок, пена изо рта, и помирать.
А эти двое – эвенки и по-русски ну совсем не понимают. Мы по-нашему, а они – по-своему! Ну да ладно, наше дело небольшое, доведем их, куда надо, там разберут, что за люди.
А место странное, непонятное место и от того довольно жуткое. Этот вот каменный идол… Тут, к этому месту на острове, камень выходил, из недр земли. Не отдельные булыжники, а сплошной слой каменный, толща. Этот идол в два роста человека, высечен красиво… Вот такой.
(Тут Иван Иванович нарисовал этого идола, и я содрогнулся – так идол походил на умулюхы. Только ноги были вместе, потому что выходили из земли.) И у всех этих, кто был на острове, на шеях такие же висели. Я один с собой взял, вот…
И на стол плюхнулся знакомый мне умулюхы, только не из нефрита, а из белого с прожилками траппа.
– А что было в юртах? В них жили или не только?
– Ясное дело, не только. Там барахла было! И шкуры – мало того, запасы пушнины… А еще шкуры с рисунками. Оленьи шкуры, а на внутренней стороне – рисунки. Фигурки, бубны, шаманские одежды, какие-то непонятные инструменты, неизвестно для чего… Наше дело какое? Исполнить. Погрузили мы все это во вьюки, чтоб увезти на оленях. Когда привезли – сдали.
– Где это сейчас?
– А я знаю? Вот ночевать там было…
И от полноты чувств Иван Иванович качает головой, высасывает полстакана зубровки.
– Там вообще ходить неприятно… Плохо как-то. Есть такие места.
Я согласно киваю – да, такие места очень даже есть.
А тогда у энкавэдэшников ночевка получилась неприятная. Всю ночь то ли ходил кто-то вокруг лагеря, то ли им всем дружно чудилось… Само собой, выставили они охранение, и дважды у караульных доходило дело до стрельбы. Вроде кто-то приближался к ним из глубины острова, и все шел и шел, не отвечая на крик. Непонятное что-то: человек – не человек… Потом, когда уже стреляет караульный, оказывается, нет никого, никто не шел. А виделось ясно, и не одному, двоим сразу.
Второй раз караульные видели даже не просто смутную фигуру, а рассмотрели – шло на них что-то вроде человека, только раза в два больше, и с медвежьей головой. Глаза горят зеленым, лапа протянута, как рука, с длинными черными пальцами… Пальнул один караульный, другой закричал дурным криком – а ничего вовсе и нет, все исчезло.
В общем, выспались неважно и утром сразу запалили все, чего нельзя взять с собой, снялись и ушли с дурного места. За десять дней дошли до реки, до поселка старообрядцев, что хоть и страшная глушь – а им показалось уже чуть ли не домом после комариной тайги, болота этого и острова.
117 
