очень нудно 
129 
С реки наш лагерь выглядел красиво, особенно в яркий полдень: синяя-синяя Ангара, темный сосновый лес с бронзой стволов, красные обрывы и грязно-белые палатки на фоне леса.
Енисей чаще всего бывает или бутылочно-зеленым, или серым; а вот Ангара обычно голубая или даже ярко-синяя. В отличие от Енисея, на Ангаре речные откосы чаще всего не задернованы и издалека сверкают желтым песком. И сам песок на Ангаре почему-то ярче енисейского.
И запомнились мне в основном очень яркие, сочные краски. И еще – изобилие живности. Не только бурундуки, белки и рябчики сновали по самой территории лагеря. Дело доходило до того, что ружья клали на брезент, возле раскопа.
– Вова, тебе как этот… во-он, на дальней сосне, слева?
– Не стоит, пожирнее прилетит.
– И сядет поближе…
– Во-во.
И непременно находился рябчик, в задумчивости садившийся почти над самой головой. С обычным для всех кур идиотическим выражением он склонял голову, чтобы лучше видеть этих двуногих, но без перьев. Он мелко перебирал ногами, продвигался в нашу сторону, к концу ветки. Ветка начинала гнуться, рябчик задумчиво произносил «ко-ко-о…» И всплескивал крыльями от удивления.
– Мужики, вы хоть перья и дробь из раскопа выкидывайте, что за свинство! – сердился начальник партизанского отряда-экспедиции, наш батька-Ковпак Привалихин.
Река тоже кишела рыбой. Северный закат начинался часов в восемь, замирал далеко за полночь. И все это время золотая и розовая река просто гудела от прыжков разных рыб и вся была в кругах от их прыжков. Даже отвернувшись от реки, мы все время слышали: «Плюх! Шлеп!».
Я очень плохой рыбак, но на Ангаре и я ловил рыбу на голый крючок, без наживки. На закате воздух становился холоднее, мошки летали над самой водой. Ельцы выскакивали из воды, на лету хватали мошек и с шумом плюхались обратно. Достаточно было стоять на берегу и вести удочкой с голым крючком сантиметрах в десяти-пятнадцати над водой, и ельцы приходили в страшное возбуждение, прыгали изо всех сил… И рано или поздно попадались. Постояв минут двадцать, можно было вернуться в лагерь (подняться по склону, и только), принеся рыбы на уху. Чистить ельцов приходилось дольше, чем ловить.
Боюсь, эти истории покажутся кому-то типичными рыбацкими рассказами. Но, во-первых, я не рыбак, и гордость «уловителя» сказочной рыбы мне не особенно свойственна. Да и стар я уже, чтобы врать.
Во-вторых, ну что поделать, если действительность бывает удивительнее всякой сказки. За год до всех этих событий, и тоже на Ангаре, я поймал нескольких ельцов… собственными трусами. Как? А вот так: кладешь, значит, трусы на дно, и придерживаешь руками. Ельцы начинают плавать непосредственно над трусами, и тогда задача одна: рвануть так, чтобы успеть выбросить ельцов на берег. Как правило, удавалось! Одна уха (из многих, съеденных за сезон 1977 года) была полностью сварена из рыб, пойманных таким способом.
Не хотите верить? Воля ваша.
Когда ходили вдоль острова искать другие стоянки, что-то крупное срывалось в кустах, топоча, уходило в глубь острова: лоси. На последней, самой дальней от лагеря стоянке находили помет какого-то крупного зверя, а в глубь острова вилась тропа, над которой в метре над землей уже смыкались ветки кустарников. На следующий день на коре сосен видны были метки: зверь вскинулся на дыбы, старался сорвать кору как можно выше, чтобы показать – вот такой я огромный.
Наверное, на остров мелкие животные попадали зимой, по льду реки; а крупные, скорее всего, через шиверу. Зимой медведи спят, а лоси и олени вряд ли захотят ходить по льду. А в низовой части острова проходила шивера – то есть место, где протока становилась уже и мельче и вода с ревом перехлестывала через камни. Это не водопад, даже не порог… шивера – и есть шивера. Эти метров сто, по бурному мелководью, мог пересечь крупный зверь; наверное, мог и человек, но, говоря по правде, я не пробовал.
А вид от шиверы открывался просто волшебный, особенно на закате. Золотая и розовая вода дробилась о камни, солнце садилось и никак не могло сесть за кручи коренного берега. Только движение воды на шивере колыхало сосновые лапы: ни ветерка, ни малейшего движения воздуха на протяжении всего заката. И красота. Редкая красота даже для летней Ангары.
Мы часто ходили к шивере в эти тихие закатные часы: просто побыть одному, посидеть, посмотреть на закат. А чтобы выйти к шивере, надо было проделать километра три по редкому сосновому лесу и через гарь. Даже если солнце садилось, светло было часов до двух ночи… А часов с трех утра становилось опять светло.
129 
