очень нудно 
43 
– Пять! – живо поправил меня Жрож.
– Ладно, пусть пять. – В случае со Сторожуком… может, ты и прав… – Конечно, прав. – Но вот как ты собираешься прижать Грузина? Для него твоя запись – семечки.
– Не скажи. Он ведь изображает из себя светлую личность с чистыми руками и незапятнанной биографией. Я верно говорю?
– Верно, – согласился Жорж.
– И не думай, что на него нет и других материалов. По капельке, по капельке – вот тебе и лужица, где очень даже запросто можно утонуть.
– А если все-таки Грузин докопается до моей роли во всей этой истории? – Версия прежняя – сном-духом не знал, все менты проклятые. – Кто в нее поверит? – Поверят. – Хочешь сказать, что вокруг нас одни лохи?
– Мне твой скепсис понятен. Но если и найдется какой-нибудь умник, то он в эту кашу все равно не полезет. – А если все-таки полезет? – Я уж постараюсь, чтобы каша была с пылу, с жару. Полезет – обожжется. – Ты так складно врешь, что мне очень хочется тебе верить. – Правда всегда неказиста и поначалу не вызывает доверия. Увы, так ведется исстари. – Переболтать тебя может только попугай, – сердито сказал Жорж. – Притом, хорошо обученный. Я широко улыбнулся; это чтобы Сандульский расслабился.
– На худой конец, Жорж, мне придется изобразить из себя представителя милицейской мафии, положившей глаз на твой ресторан. – Тогда и тебя загребут. – Не загребут. Подумай, много ли ментов сидит за взятки или за предоставление "крыши"? – Единицы.
– Вот-вот… Всего ничего. Нас нельзя сажать, Жорж. Получается дискредитация государственных органов. А это непозволительно. – Твоими бы устами да мед пить.
– Не переживай, Жорж. Все образуется. С такими материалами на собственную персону Саша Грузин должен поверить – для него это привычно и понятно.
– А может, ну его к чертям собачьим? Уеду… и гори здесь все синим пламенем.
"Как же, ты уедешь?", – подумал я, внутренне расхохотавшись.
Уж кто-кто, а Сандульский, которого я знал с детства, готов был за копейку удавиться. Сомневаюсь, что годы сделали из него аскета и среброненавистника.
– Как хочешь, – невинно согласился я, сделав постную мину.
– Хрен с ним, с этим рестораном, подумаешь – какие-то полтора миллиона долларов… Жизнь стоит гораздо дороже. – Ты прав…
Сейчас с Жоржа можно было писать портрет святого великомученика-христианина, приготовившегося к выходу на арену римского цирка, где его ждали дикие голодные звери.
– Может, и уеду… – Ну, бывай. Деньги – это зло, – сказал я назидательно.
И уже взявшись за ручку двери я небрежно бросил через плечо:
– Мое предложение остается в силе. Если что надумаешь – звони.
Я был спокоен – у Сандульского не оставалось иного выхода, как согласиться с моими доводами.
Пусть перегорит. У меня время терпит…
А вот ему нужно поторапливаться. И он это поймет еще сегодня ночью, ворочаясь в постели.
Хотя, знай он, что последует дальше, думаю, его бессонница приняла бы хронический характер.
Киллер
Казалось, что дерево тихо стонало и молило о пощаде. Толстая кора, превращенная моими пальцами в крошево, падала на землю коричневым градом.
Утренний лес затих, притаился. Даже тугой на ухо дятел, ни свет ни заря угнездившийся среди узловатых ветвей старого дуба, перестал выдавать бесконечные автоматные очереди и, озадаченно склоня голову набок, с изумлением смотрел на человека, с упрямством одержимого терзающего древесный ствол.
Я отрабатывал удары "тигровой лапой". Последний год я тренировался редко, от случая к случаю, и сейчас наверстывал упущенное.
Неожиданно для себя мы нашли во всех отношениях удивительный приют. Это был полузаброшенный лесной дом отдыха в десяти километрах от автотрассы на берегу спокойной неглубокой речушки.
Еще лет пять назад около двух десятков домиков, рассыпанных в беспорядке среди лесных зарослей полнились отдыхающими, большей частью горожанами, которых привлекал чистый лесной воздух, великолепные песчаные пляжи и возможность уединения от мирской суеты.
Но теперь даже сравнительно недорогие путевки стали многим не по карману, и дом отдыха постепенно начал хиреть, превращаясь в дряхлого пенсионера, обломок ушедшей эпохи, тщетно пытающегося свести концы с концами за счет всяческих ухищрений.
Большей частью сюда приезжали те, кому были дороги воспоминания о давно ушедших днях молодых забав, своего рода патриоты дома отдыха.
43 
