13 
– Ну, не смотрите на жизнь столь пессимистично, – обнадежил господин Герберт. – В конце концов, окончательного решения пока нет. И неизвестно, будет ли санкция. В любом случае мы обязаны просчитать любые варианты. И в первую очередь с вами. Боюсь, вынужден вас чуточку огорчить. Вам предстоит часов несколько побыть совершенно продажным и беззастенчивым типом, готовым вступить в преступный сговор с пиратами. Я думаю, вас немного утешит тот факт, что все это относится не к вашей подлинной личности, а к принятой на себя роли…
– Непременно утешит, – хмуро сказал Мазур.
* * *
…К вялому удивлению Мазура, господин Ма, на первый взгляд, не выказывал и тени волнения, как будто вовсе и не ему предстояло вскоре продать своего давнего собрата по нелегкому пиратскому ремеслу. Он непринужденно обсуждал меню с куколкой-официанткой, вольно раскинувшись на стуле в позе хозяина жизни, известного здесь всем и каждому. Пожалуй, так оно и было: Мазур то и дело перехватывал направленные на своего соседа взгляды – его явно узнавали, но не подходили и даже не приветствовали жестами. Скорее всего, тут имелся свой неписаный этикет, предписывавший ни за что не узнавать знакомого, если он сидит с личностью незнакомой. Мало ли какими они там заняты делами…
Как ни беги от экзотики, а она рано или поздно настигает. С точки зрения советского офицера, не избалованного заграничными ресторациями, кабак этот выглядел неприкрытой экзотикой – все эти фестончатые фонари, распространявшие мягкий приглушенный свет, решетчатые перегородочки, гирлянды, восточные орнаменты на стенах, жаровенки под черными сковородами, расписные ширмы… Не говоря уж о возвышении, на коем вокруг сверкавшего сусальным золотом шеста грациозно выгибалась черноволосая красотка, успевшая освободиться от части одежд.
На миг позволив себе расслабиться, Мазур подумал, что в его ремесле есть, как ни крути, своя прелесть. Попробуйте представить себе обыкновенного капитан-лейтенанта советского флота, который отправился бы в ночной кабак, где нагло расселся за столиком посреди аборигенов и стал бы, потягивая виски, созерцать стриптиз – олицетворение разложения буржуазного общества… Представили? Захолустный гарнизончик где-нибудь на Чукотке был бы для такого проказника-вольнодумца раем земным – после соответствующих оргвыводов и громов средь ясного неба…
– Она вам нравится? – спокойно поинтересовался Ма, небрежно ткнув сигаретой в сторону танцовщицы.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Мазур. – Красивые девушки мне обычно нравятся. А вы что, предпочитаете мальчиков?
– Предпочитаю девушек, – ответил Ма без промедления. – Я просто считал, что идеология вам не позволяет…
– Глупости.
– Да? – прищурился Ма. – Я был на континенте лет пять назад. Жуткое зрелище – одинаково одетые толпы, мириады значков с ликом Мао…
– Вы уж не путайте нас с китайцами, – сказал Мазур. – Мы, знаете ли, не впадаем в такие крайности…
– Хотите сказать, что живете свободно?
– Да, в общем-то… – сказал Мазур. – Я вам выдам страшный секрет, господин Ма, – у нас тоже есть рестораны. И там порой тоже появляются танцовщицы на сцене, пусть даже не блещущие такой вот откровенностью… – кивнул он в сторону низенькой эстрады, где грациозная красотка уже осталась в немудрящем наряде Евы.
– Ах, вот как… – прищурился Ма. – Если вы говорите правду, это означает, что перемены пошли. А вы, пожалуй что, говорите правду. Я видел вашу кинохронику пятидесятых годов – и видел парочку ваших же художественных фильмов гораздо более позднего времени. Определенные изменения налицо. Есть даже сцены, прямо приближающиеся к эротике… Если так пойдет дальше, лет через двадцать вы вернетесь к тому, против чего устраивали революцию. У вас будет стриптиз, а ваши люди станут рассчитываться долларами…
– Да бросьте, – усмехнулся Мазур. – Скажите еще, что у нас будут капиталисты и полиция.
– Почему бы и нет? Человек всегда стремился к тому, чтобы жить сытно. И это его подспудное желание рано или поздно уничтожает плоды любых революций, хотя пока что лично я не в состоянии представить кардинальные изменения в континентальном Китае. Но как знать…
– Да вы философ, а?
– Каждый китаец – чуточку философ, – сказал Ма. – Это изначальное. – Полуотвернувшись, он небрежным жестом подозвал официантку и что-то сказал ей на непонятном языке. Вновь повернувшись к Мазуру, непринужденно продолжил: – В конце концов, философия – это то, что испокон веков помогало китайцам бороться с любыми превратностями судьбы. С любыми…
13 
