3 
Следовало ради пущей надёжности изменить внешность насколько возможно. Перекрашивать волосы или наклеивать бороду, разумеется, не стоило — это чересчур отдавало бы авантюрным романом, дешёвым выпуском в три копейки. Были другие способы, не столь экстравагантные, но надёжные…
Не теряя времени, Бестужев отправился в ближайший «Дом готового платья», чей адрес предусмотрительно разузнал у гостиничного швейцара. После тщательных примерок выбрал там чёрный касторовый сюртук с басонными пуговицами — деревянными, обтянутыми плетённым узорами шёлком. Добавил к нему визиточные брюки в серо-чёрную полоску. Всё это время он старательно разыгрывал недалёкого и педантичного до занудства провинциального чиновника из отдалённых мест — чуть ли не на зуб пробовал ткань, беспрестанно повторял, что он должен представляться «господину советнику» в связи с повышением, а посему должен выглядеть респектабельно, но непременно консервативно, поскольку его превосходительство — человек старой закалки и не терпит в подчинённых никакого либерализма наподобие прозаических пиджаков, галстуков-пластронов, цветных бантиков и тому подобного легкомыслия. Частенько повторял: «У нас в Лёвенбурге…», въедливо требовал «особо консервативный» галстук, с негодованием отказался от штучного жилета, остановился на чёрном, однобортном, без лацканов.
Вышколенных приказчиков он, конечно же, допёк этим занудством невероятно, хотя они, как полагается, своих чувств не выдавали, продолжая с невероятной предупредительностью порхать вокруг клиента. Правда, один, самый молодой, с непроницаемым лицом предложил господину Фихте коричневые штиблеты — судя по быстрым смешливым взглядам, которыми обменялись остальные двое, отнюдь не по невежеству. Смерив его ледяным взглядом, Бестужев отрезал:
— Молодой человек, даже у нас в Лёвенбурге прекрасно известно, что с сюртуком носят только чёрную обувь…
Молодой человек принялся извиняться, в глубине души, конечно, недовольный, что не удалось выставить неприятного покупателя на посмешище, заставив его появиться на улице в коричневой обуви при сюртуке — это в Вене-то, бывшей наряду с Лондоном законодательницей европейской мужской моды… Бестужев принялся перебирать галстуки, заставив показать не менее двух дюжин.
В результате часом позже на Рингштрассе появился другой, почти неузнаваемый человек: выше помянутый наряд, вдобавок чёрный котелок и пенсне (с простыми стёклами), по виду — типичный банковский служащий или озабоченный карьерой чиновник. Подобные молодые люди, одетые старообразно, в любой стране воспринимались с затаённой насмешкой, и взгляды прохожих на них особенно не задерживались. Что Бестужеву и требовалось. Те, кто видел его прежде, наверняка не обратили бы внимания на подобного субъекта, в котором за версту чувствовался карьерист, педант и зануда…
Завидев издали стоянку фиакров на Луизенштрассе, он слегка, замедлил шаги, перешёл на другую сторону улицы: нет, всё было в порядке, никто за ним не следил.
И на стоянке он не обнаружил никого, подходившего бы на роль соглядатая. Правда, это ни о чём ещё не говорило: агент, и не один, мог располагаться прямо под носом, сидя на облучке в облике обычного извозчика. Охранное отделение держало изрядное количество подобных «извозчиков», не отличимых от натуральных — и полицейские власти других стран не отставали…
Неспешной походочкой скучающего фланёра он прошёл мимо полудюжины фиакров и, обнаружив Густава (как обычно, подремывающего с открытыми глазами на козлах в характерной ссутуленной позе), направился прямо к нему. Распахнул дверцу и, подражая говору здешних светских хлыщей, громко распорядился:
— Ку-учэр, в Пра-атэр!
Хлопнул дверцей, расположился на сиденье. Густав, разумеется, не стал интересоваться личностью пассажира, он моментально стряхнул сонную одурь, достал кнут из железной трубки и прикрикнул на лошадей.
Дорога эта была Бестужеву уже достаточно знакома — и он заранее наметил местечко, подходящее для задушевного разговора. Всё время пути он старательно поглядывал назад с помощью зеркальца, но не обнаружил сзади слежки.
Когда они оказались на достаточно узкой аллее, обсаженной раскидистыми липами, Бестужев открыл окошечко и крикнул:
— Кучер, остановите!
Густав привычно натянул вожжи, ничуть не удивившись внезапному капризу седока. Вмиг оказавшись снаружи, бросив беглый взгляд по сторонам и убедившись, что они находятся в полном и совершеннейшем уединении, Бестужев, не колеблясь, прямо-таки сдёрнул невысокого человечка с козел, помог ему удержаться на ногах, отобрал кнут, хозяйственно воткнул его в гнездо… Извозчик был ошарашен настолько, что и не думал сопротивляться, пока Бестужев заталкивал его в фиакр.
3 
