17 
Не раздумывая, направился к стекляшкам. Первая справа, та, что без вывески, оказалась запертой. Вторая, расположившаяся по центру, – открыта. Мазур вошел, нимало не колеблясь, присовокупив к свойственной ему по жизни профессиональной наглости еще и беззастенчивость о б р а з а – погромыхивающего цепью нувориша, который этакое заведение при нужде или из пьяного каприза купит в три минуты, бульдозером снесет, а бывшего владельца заставит за хорошие деньги танец маленьких лебедей отплясывать на руинах: просто так, из чистой амбиции, потому что вожжа под хвост попала, а развлечений негусто...
Остановившись в дверях, откровенно покривился. Заведение со всех точек зрения – что нувориша, что повидавшего мир и людей Мазура – было не ахти. Убогие столики на тонких металлических ножках, крытые исцарапанным пластиком, убогая, обшарпанная стойка из вертикальных деревянных плах, убогий набор бутылок на полках за спиной бармена. И так далее: светильники на вид не моложе Мазура, сомнительной чистоты пол. Народу не густо: всего-то две компании и юная парочка. С парочкой все было ясно: белые, судя по виду, небогатые студенты, ворковавшие над парой бутылок пива так увлеченно и непринужденно, словно сидели в каком-нибудь «Максиме» или «Эксцельсиоре». Компания в дальнем углу – совершенно м у т н ы й народец, числом четверо. Ясно только, что не негры, а точнее не смог бы определить и многоопытный Мазур. В любом конце света в дешевых портовых кабаках таких навалом: сброд непонятной национальности и крайне сомнительного рода занятий.
Вот вторую компанию, шагая к стойке, Мазур краешком глаза с р и с о в а л гораздо более внимательно: шестеро, за двумя сдвинутыми столиками, трое одеты в гражданку, дешево, без изысков, остальные – в белых форменках с черными погончиками российских гражданских мореманов. Дым над столиками стоял коромыслом, доносились обрывки родной речи, позвякивали бутылки без этикетки с чем-то белесоватым (ну, точно, местный спотыкач, в чулане сработанный), у морячков был вид людей давно и успешно здесь прижившихся. Ну, русский человек в таких заведениях моментально осваивается...
За стойкой торчал угрюмый чернокожий тип с черной повязкой на глазу.
Узрев Мазура единственным оком, он заметно оживился, не отрывая взгляда от золотой цепи. Ясно было, какие мысли бродят у него в башке.
Мазур остановился аккурат напротив. Бармен изобразил на продувной роже невероятную готовность услужить.
– Пива давай, – громко сказал ему Мазур по-русски. Увидев на одноглазой роже недоумение, затейливо выругался, опять-таки на языке родных осин и громко посетовал: – Когда ж вы, падлы, на правильном языке базарить научитесь... Бир! Айн бир, тебе говорят! Ну, слава богу, дошло!
Кинул на стойку пеструю местную банкноту, которой должно было с лихвой хватить, забрал банку теплого «Хайнекена», присел за столик поблизости от моряков. Дернул колечко, сделал добрый глоток, приподнял банку и, дружелюбно улыбнувшись бармену, сказал громко:
– Твое здоровье, облизьян, чтоб тебе и второй шнифт выткнули ненароком!
Краем глаза д е р ж а л компанию с «Ориона» в поле зрения – и видел, что они должным образом п о в е л и с ь на земляка. И сидел, глотая теплое пиво, поглядывая вокруг с простодушным любопытством «малинового пиджака» из ставших уже бородатыми анекдотов.
Вскоре, когда разговора морячков не мог бы не услышать и глухой, – они, изрядно поддав в этот ранний час, гомонили вовсю – сделал вид, что наконец-то в р у б и л с я. Отставил пустую банку, встал, с грохотом отодвинув хлипкий стул, подошел к их столику и бесцеремонно рявкнул:
– Здорово, братаны! Никак наши? Я сам челябинский... Земляки есть?
Земляков не оказалось. На него смотрели довольно равнодушно, хотя и без враждебности, правда, имена в ответ назвали все до одного. Мазур держался чертовски непринужденно: вклинившись со своим стулом меж двумя в форме, беззаботно сообщил:
– А я только что прилетел, с телкой, оставил ее на пляже загорать, а сам пошел посмотреть, где тут можно чего-нибудь вмазать... У них есть чего покрепче пива? Что-то вы такое симпатичное глотаете...
– Крепковато будет, – сказал с затаенной в глазах насмешкой сосед, по имени Миша.
– Пьем все, что горит, – лихо сказал Мазур.
– Ну, глотни, земеля...
Ему пододвинули стаканчик с помянутой белесой субстанцией и, переглядываясь, выжидательно примолкли. Мазур, молодецки ухнув, забросил содержимое в рот одним махом. Перекосился, не притворяясь, вполне натурально – самогонка оказалась пакостная, не иначе как со страусиным пометом и крепостью градусов в шестьдесят.
17 
