Лёгкий, ненавязчивый романчик 
63 
Отец. Заинтересованное лицо. После моей внезапной смерти, вот как сейчас, не отпрыгни я в сторону, ему причитается половина всего. Он меня очень любит, я знаю. И он никогда бы не… Хотя что я о нем знаю с тех пор, как у него родился сын? Ровным счетом ничего, я стараюсь у них не бывать. Его новая жена меня ненавидит. Я давно поняла это по выражению ее лица и по тому, как она прячет в спальне моего сводного брата, едва только я появляюсь на пороге.
Она меня ненавидит. Это правда. Она мой враг. А я про нее почти ничего не знаю.
Вот ведь ужас-то! Мне не на кого положиться! Как так не на кого? А Паша? Павел Юрьевич? Тут я вспомнила нашу первую встречу, а главное, наш первый допрос. И как написала на него жалобу. И какие у него из-за меня были проблемы. И как он сказал:
– Я найду способ с тобой рассчитаться, сука.
И то, что было потом, значения не имеет. Любовь не начинается с ненависти, а он меня возненавидел с первого взгляда.
Получается, что вокруг меня одни враги! И что мне делать? Как защищаться?
Тут я вовремя вспомнила о Пашином пистолете. Я твердо решила все время носить оружие с собой. Как только я пойму, кто мой враг, ему, этому врагу, конец.
Рано или поздно враг должен себя выдать. Пойти в лобовую атаку, раз у него не получается втайне строить мне козни. Я со своим дурацким характером срываю все его планы. Просчитать меня невозможно, я и сама порою не понимаю мотивы своих поступков. Враг пойдет в лобовую, а я не сверну, потому что это не в моем характере. А дальше…
Мне не хотелось думать о том, что будет дальше. Хотелось только одного: чтобы ожидание не слишком затянулось.
И чтобы форсировать события, на следующий же день я нагрянула в гости к отцу.
А что же наша сказка? Да к черту ее! Умер великий мастер, аминь! Сам напросился. Я думаю, он повесился с горя, поняв одну простую истину: жизнь нельзя переписать заново. Что сделано, то сделано. Есть такие счета, которые невозможно закрыть до могилы. И только трагическая смерть ставит на них штамп: «Оплачено кровью». Но мы еще вернемся к этой сказке. Там должен быть роковой финал. О любимой игрушке мастера. Я почти готова открыть ее страшную тайну, хотя и дала самое свое отчаянное слово, что буду молчать. Но мне обязательно надо кому-нибудь об этом рассказать…
И я расскажу…
Семья моего отца
Как звучит, а? Семья моего отца! А я тогда кто? Меня давно уже туда не зовут, к домашнему очагу Мининых. Сама напрашиваюсь. А когда-то семьей Виталия Алексеевича по праву считались мы с мамой, я еще помню, как это было. Я знаю, что он мою маму любил и до сих пор любит, хотя именно он стал инициатором развода, а вовсе не Марина Минина, как писали газеты. «Известная писательница бросила надоевшего мужа ради молодого любовника», «Муж не простил Мининой пластическую операцию, в результате которой она помолодела на двадцать лет!», «Красавица выгнала из дома чудовище, с которым прожила четверть века».
На самом деле все было не так. И не из-за пластической операции. Хотя мама ее действительно сделала и помолодела если не на двадцать, то на пятнадцать лет точно. Уголки ее миндалевидных заоблачно-синих глаз, правда, заметно ушли к вискам, но это лишь добавило немеркнущему облику Марины Мининой пикантности. В ее лице появилось что-то кошачье, скользяще-завораживающее, она сказочно похорошела и стала нравиться мужчинам еще больше. Тем не менее в один из пасмурных осенних дней (я помню, шел дождь) Виталий Алексеевич Минин собрал личные вещи и удрал от своей звездной жены на съемную квартиру. Сбежал из дворцов-особняков Марины Мининой и от ее миллионных счетов практически в чем был. Я узнала об этом от нее. От мамы. Она смеялась, когда мне говорила:
– Ты представляешь? Ха-ха! Виталий меня бросил! Отказался от всего! Ха-ха! Твой отец – идиот!
Она постоянно это повторяла: мой муж идиот. Сколько я помнила маму, она всегда была гениальной писательницей, а отец – ленивым тупицей, который и денег не умеет заработать, и потратить их с толком не в состоянии.
– Ни украсть, ни постеречь, – презрительно кривила губы моя талантливая мать, употребляя при этом словечко покрепче вместо «украсть», я уж не буду его повторять.
Что бы мой отец ни принес из магазина, его ждал разнос. Бананы всегда были зеленые, если не снаружи, то на вкус уж точно, молоко просроченное, бог знает, как мама это определяла, хлеб отвратителен и совсем не похож на хлеб, конфеты соевые, даже если они принадлежали к династии швейцарского шоколада и лежали в люльке расписанной королевскими лилиями фольги. И к ним прилагалась родословная на пяти языках – без разницы. Все равно гадость. Вещи мой папа покупать не осмеливался вообще. Даже носки. Сколько я помню, ему ни разу так и не удалось угодить моей маме, купить то, что она бы одобрила. При этом они прожили вместе четверть века, и неплохо прожили.
63 
