125 
* * *
Дверца кареты распахнулась, впустив в тесный лакированный ящик ночную прохладу.
— Выходите, господа хорошие, — просипел одноухий, с отвращением сдирая с себя чужую ливрею и бросая ее в бурьян, — приехали.
Позади него княжна увидела освещенные луной стены и башни кремля и снова поразилась тому, какие они громоздкие и тяжелые, совсем не такие, как издалека.
Хесс первым выпрыгнул из кареты и поддержал княжну под локоть. В другой руке он держал двуствольный пистолет.
— Осторожнее, фройляйн, не споткнитесь, — предупредительно произнес он, — здесь кругом какие-то кочки. Я не рекомендую также вам бежать — расшибетесь, а то и пулю получите, всякое может быть.
Княжна молча вырвала у него локоть. Ей многое хотелось сказать этому двуличному негодяю, но во рту у нее по-прежнему торчал кляп.
— Прошу вас, фройляйн, — продолжал немец, не делая более попыток коснуться княжны руками, — следуйте за фонарем, который, как вы можете видеть, горит в руке нашего мохнатого приятеля. Этот фонарь послужит нам путеводной звездой во время нисхождения в Аид... Простите, я, верно, много говорю, но вы должны понять мое волнение...
— Помолчи, немчура! — сказал Ерема.
Немец замолчал. Остановившись, Ерема переливчато свистнул и сделал круговое движение фонарем. В ответ откуда-то долетел такой же тихий мелодичный свист.
— Порядок, — кивнул Ерема. — Айда, господа хорошие, нас уже заждались.
Вслед за Еремой пленники вошли в башню и стали осторожно спускаться по крутым ступеням сложенной из кирпича, изрядно выщербленной и стертой винтовой лестницы, уводившей в мрачные глубины подземелья. Оранжевые отсветы фонаря метались по стенам и сводчатому потолку, черные тени на сырой штукатурке шевелились, как живые существа или как призраки, наделенные недоброй волей. Княжне стоило великих трудов оставаться спокойной хотя бы внешне, ибо она отлично понимала, что эта дорога, которую ей суждено пройти, скорее всего будет последней.
Некоторый оптимизм внушало ей присутствие немца — человека хоть и двуличного и подлого, но все-таки образованного, культурного. Впрочем, поразмыслив, Мария Андреевна пришла к выводу, что оптимизм ее был просто проявлением надежды, которая, как известно, умирает последней. Судя по пистолету в руке герра Пауля, тевтон привез ее сюда вовсе не для того, чтобы слушать соловьев; к тому же обращение с ним косматого Еремы указывало на то, что в собравшемся оркестре негодяев немец играл не первую скрипку.
Спускаясь в подземелье, княжна вдруг поймала себя на том, что испытывает жгучее любопытство. Похоже, что перед смертью ей позволят хоть одним глазком взглянуть на самую последнюю страницу пыльного фолианта, содержавшего в себе разгадки многих мрачных тайн. Мария Андреевна догадывалась, что будет дальше, но любопытство было сильнее страха — по крайней мере, в данный момент. Ей стало интересно, испытывает ли что-нибудь подобное приговоренный к смерти.
Их шаги гулко отдавались под низким сводом коридора; после третьего или четвертого поворота княжна увидела впереди оранжевое мерцание факелов, означавшее, по всей видимости, конечную точку маршрута.
Приблизившись к освещенному участку коридора, Ерема опустил фонарь и издал длинный прерывистый вздох. Княжна выглянула из-за его широкой спины: да, здесь было из-за чего рисковать! Шесть больших сундуков, четыре ларца и расстеленный прямо на полу плащ, на котором лежало столько золота, что его хватило бы, наверное, на три таких поместья, как Вязмитиново, а то и на все пять...
На самом большом сундуке, привалившись спиной к стене и положив ладони на рукояти засунутых за пояс пистолетов, сидел какой-то человек. Его запыленный картуз был так низко надвинут на лицо, что княжна могла видеть только кончик носа, рот с торчащим окурком сигарки и поросший черною щетиной подбородок. Наряд незнакомца — потертая венгерка со шнурами, рейтузы военного образца и высокие сапоги — показался княжне знакомым, и она поняла, что видит перед собою человека, столь счастливо избежавшего на мосту верной смерти.
— Ну что, борода, — сказал незнакомец, услыхав вздох одноухого, — нравится? Этого нам с тобой на пять жизней хватит — и нам, и внукам, и правнукам нашим. Нравится, а?
Он вынул из-за пояса пистолет и стволом сдвинул картуз на затылок. Княжна взглянула на его лицо и непременно вскрикнула бы, если бы не кляп, — перед нею был Николай Иванович Хрунов, предыдущая встреча с которым едва не стоила ей жизни. Это его стреляющая трость была украшением ее коллекции оружия — та самая трость, выстрелом из которой, по словам самого Хрунова, был убит кузен Вацлава Огинского, изворотливый пан Кшиштоф.
125 
