очень нудно 
58 
Отец Евлампий привстал и вдруг заметил, что по улице идет какой-то человек. Сперва он решил было, что это пастух, но после заметил, как развевается вокруг ног путника просторный подол подрясника, и душа его тихо возликовала: Господь послал ему свежего собеседника, облеченного к тому же духовным званием.
Отец Евлампий поднялся со скамеечки и шагнул вперед, опасаясь, что Божий странник пройдет мимо, не заметив его. Тот шагал так широко и целеустремленно, что сразу же делалось ясно: человек идет по делу и дело это, видать, будет поважнее, чем просиживание под сиренью в ожидании пастухов и жней, жаждущих получить благословение.
Углядев замершую на травянистой обочине фигуру в линялом подряснике и растрепанной бороде (матушка Пелагия Ильинична еще почивала, оттого-то и борода у отца Евлампия была растрепана, и никаких спешных дел пока не наблюдалось), странник ускорил шаг и слегка изменил направление, так что теперь он двигался прямиком к батюшке. Его большие порыжелые сапоги уверенно топтали пыльную дорогу. Заостренный конец тяжелого дубового посоха вонзался в землю с такою силой, словно это была спина поверженного врага. При виде этого целеустремленного движения, наводившего на мысль о катящемся с горы камне, отца Евлампия пробрала странная дрожь, словно лето нежданно обернулось лютою зимою. Сие непонятное ощущение только усилилось, когда батюшка разглядел лицо странника. Лицо это было молодым, смуглым, бритым, обрамленным черными как смоль волосами, со слегка раскосыми и тоже черными глазами — лицо не монаха, но воина и покорителя женских сердец. Загорелая рука крепко сжимала посох, и видно было, что рука эта обладает немалою силой; движения странника были уверенными, резкими и наводили на мысли о кровавых стычках и ратной славе.
Коротко говоря, на какой-то миг отцу Евлампию почудилось, что к нему, стуча сапогами по пыльной дороге, приближается сам сатана, принявший для смеха человеческий облик и для смеха же вырядившийся в заношенный, рваный и неаккуратно заштопанный подрясник.
Но впечатление это мигом развеялось, стоило только страннику подойти поближе и улыбнуться отцу Евлампию белозубой улыбкой, такой открытой и доброжелательной, что сердце деревенского батюшки мигом растаяло в ее лучах.
— Здравствуй, батюшка, — молвил странник, кланяясь отцу Евлампию в пояс. — Не ты ли будешь отец Евлампий, настоятель местного храма?
— Истинно так, — подтвердил батюшка и слегка приосанился, некстати вспомнив, что бос и что борода у него не чесана. — Как же не я? Не так велика наша деревня, чтобы двух священников содержать. И одного-то еле-еле кормит...
Тут он спохватился, что говорит что-то не то да вдобавок еще и привирает, — кормился он со своего прихода очень даже недурственно — и, решив более не гневить Господа, умолк.
— Ну, я-то не священник, — отозвался странник, по-видимому истолковавший слова отца Евлампия как-то превратно. — Я — так, путник мимохожий...
— Однако ж духовного звания, — не преминул заметить отец Евлампий.
— Был духовного, а теперь — так, расстрига, — произнес странник. — Некогда звался я отцом Константином, в миру же кличут меня Тихоном. Сложил я с себя сан, батюшка, ибо многогрешен и недостоин служить Господу нашему, Иисусу Христу.
— Сам сложил? — спросил отец Евлампий, чело которого нежданно омрачилось.
Странник заметил набежавшие на светлый лик батюшки тучки, но виду не подал, поняв, что находится на правильном пути.
— Сам, — сказал он. — Да и как не сложить, когда на душе моей тяжкий грех смертоубийства?
— Чего ж ты здесь ищешь? — спросил отец Евлампий, беспокойно переступая босыми ногами в росистой траве. Будучи от природы человеком робким и мнительным, он побаивался церковного начальства и мысленно уже подыскивал себе оправдания, коих никто не собирался у него спрашивать. — Не надобно ль тебе духовное утешение?
— Благодарствуй, батюшка, — с легким и, как показалось отцу Евлампию, слегка насмешливым поклоном ответил расстрига Тихон. — Духовное утешение никогда не помешает, однако меня сейчас более заботит то, как мне искупить свою вину перед Господом.
— Покаянием, сын мой, — настраиваясь на привычный лад, нараспев проговорил отец Евлампий, — покаянием и искренней молитвой. Ну, и богоугодными делами, конечно.
— Истинно так, — крестясь, согласился расстрига. — Истинно так, батюшка. Тем я и занят. И, сдается, ты, батюшка, можешь мне в моем богоугодном деле помочь.
58 
