24 
Муму по очереди заглядывал в мутные глаза бомжей, предлагающих ему помощь, и каждый раз убеждался, что эти люди не знают, где Абеба, им лишь хочется завладеть деньгами, которых он еще даже не показал. И понял, что начнется настоящая свалка, если он достанет купюру.
– По-моему, тут что-то не в порядке, – зашептала Белкина, – еще немного, и они нас съедят, растерзают.
– Погоди, – прошипел Муму, – в любой структуре следует говорить с главным, – он подмигнул кандидату исторических наук и кивнул: мол, если толк выйдет, деньги дам тебе.
– Тихо! – гаркнул бомж, поднялся и вытер руки о довольно чистые штаны. – Зачем тебе Абеба?
– Он не мне нужен, его эта женщина ищет. В глазах кандидата появилось озорное выражение. Он готов был расхохотаться, представив себе хоть на секунду, что Абебу может разыскивать такая шикарная женщина, как Белкина.
– Тогда почему она с тобой, а не одна? – строго спросил он Дорогина.
– Боязно такую красоту далеко от себя отпускать. Бомж готов был поцеловать Белкиной руку, но жизнь уже научила его, что не все радуются его прикосновениям. К тому же поцелуй журналистка могла рассматривать как аванс, ему же нужны были только деньги.
– Никто не подскажет, куда Абеба подевался, – доверительно сказал бомж и, когда заметил угасающий интерес в глазах Дорогина, тут же добавил:
– Но я кое-что знаю.
– Что? – поинтересовался Муму, не привыкший выбрасывать деньги на ветер.
– Это зависит… – замялся кандидат наук.
– Сколько ты хочешь?
– Я мало чем могу помочь, но это дорого стоит.
– Дорого – это сколько?
Бомж, выпавший из реальной жизни и не представлявший, сколько может заплатить человек, одетый как Дорогин, смело назвал:
– Сто баксов.
Такого нахальства не ожидала даже Белкина. Она присвистнула.
– Ты же упьешься до смерти.
– Тридцать рублей, – спокойно, без всяких ухмылок предложил Дорогин.
Бомж, естественно, понимал, что сто долларов и тридцать российских рублей – “это две большие разницы”, как говаривают в Одессе, но в его кармане не было и тридцати копеек.
– Хорошо, я согласен на тридцать баксов, – замирая от собственной наглости, сказал он. Ему не хотелось терять авторитет в глазах собратьев, сгрудившихся возле кастрюли с пригорающей кашей. О том, что ее нужно помешивать, все напрочь забыли.
– Двадцать пять рублей, – Дорогин сказал это тоном ведущего аукцион. – Если еще раз услышу нереальную цену, то поднимусь и уйду.
Кандидат наук на то и был интеллигентным, образованным человеком, чтобы уметь находить выход из неприятных ситуаций. Учеба в университете и в аспирантуре позволяла ему и лица не потерять перед другими бомжами, и не превысить лимит, установленной Дорогиным.
– Бутылка водки, – не моргнув глазом, сказал историк.
– Я даже бутерброд готов купить тебе за находчивость, – рассмеялся Муму.
Рассмеялась и Белкина. Напряжение спало. И журналистка, и бомжи почувствовали, что, несмотря на разное социальное положение, все они человеки, способные ценить находчивость, чувствовать шутку. А торговались они просто так, для порядка. В общем-то, никто не прочь был помочь другому бесплатно.
Кандидат исторических наук заговорщически подмигнул Дорогину и чуть кивнул головой в сторону: мол, нужно отойти, тогда я смогу сказать правду. Совсем недалеко по соседнему пути прогрохотал поезд, который заглушал все слова. Ветер, поднятый им, раздул угли. Но местные обитатели были настолько приучены к подобному, что никто из них даже бровью не повел.
Нервничала лишь Белкина. Ее платье уже покрывал слой черной пыли," словно здесь ездили не тепловозы и электровозы, а доисторические паровозы, в топках которых сгорал каменный уголь. Как любил говорить кандидат исторических наук, те паровозы, в топки которых подбрасывал уголек сам Владимир Ильич Ленин.
За своим предводителем бомжи не пошли, они ему доверяли, если что и вытрясет с пришельца, то с ними поделится. Белкина вопросительно посмотрела на Дорогина, мол, мне тоже идти? Тот отрицательно покачал головой.
– Я боюсь, – прошептала журналистка так, чтобы ее услышал только Сергей.
– Ничего они тебе не сделают, у них другие интересы, не эротические.
– Но я все-таки женщина.
– У них свои женщины есть, – и Сергей взглядом указал на двух бомжичек.
Кандидат исторических наук завернул за угол и тут же остановился. Он имел дурную привычку во время разговора крутить пуговицу собеседника. Но на Дорогине он не увидел ни одной пуговицы, все сплошь застежки молний, единственную железную пуговицу на джинсах прикрывала пряжка ремня. Поэтому бомж корявыми пальцами взялся за пряжку, но тут же опомнился и спрятал руки за спину.
24 
