66. Страшилка для взрослых детишек и постарше возрастом

Поучительная детская history о голодоморе выглядит примерно так Жил-был на свете народ-плясун, народ-весельчак. И так он любил плясать и веселиться, что остальные, не столь продвинутые народы мира дивились и завидовали. А может, их раздражал скрип половиц и широт-меридианов под девичьими сапожками, да только ничего для прекращения той пляски они сотворить не могли, ибо помимо всего были у местных парубков шаровары, а также добрые, откормленные хлебом-солью кони и острые казацкие сабли. В конце концов, если какой-то злобный народ уж слишком надоедал, парубки снаряжали выдолбленные из самых лучших в мире деревьев корабли и шли походом по морям усмирять нерадивых, бывало, добирались даже до Греции. Однако хуже всех народов-недоделков был, конечно, странный и страшно диковатый северный народ. Благородный народ-плясун поначалу жалел северных грязнуль, даже научил их строить избы, ковать железо, ориентироваться по звездам и хоть изредка делать постирушки. Но подлый северный народ, до той поры живущий в пещерах и на деревьях с медведями, затаил на народа-плясуна жестокую обиду, проистекающую из собственной незначительности.

Время от времени живущий в снежных заносах народ-выродок делал военные вылазки. Он хотел отобрать у шароварного, хлеб-сольного народа-плясуна теплые земли и теплые моря да и унести в свои ледовитые пустоши. Обычно добры хлопцы запросто отгоняли нечесаных прочь в их берлоги, а иногда им в этом помогал другой народ-друг, тоже очень добрый и своеобразный, по прозвищу татарва. Вместе, взявшись за руки, два народа-брата выпроваживали нехороших северян и снова спокойно занимались своими повседневными делами. Народ татарва растил виноград, а народ-плясун ткал «рушныкы». И так те «рушныкы» ценились в мире, что даже заморские народы заказывали их большими партиями и вывозили всюду, даже в Новый Свет.

Однако подлый пещерный, снежный народ все никак не успокаивался. Надоедал он, конечно же, и прочим народам, не только народу-плясуну, но на него злился более всего на свете. Периодически другие хорошие, добрые народы учили народ-выродок хорошим манерам, в очередной раз надавав ему по сусалам и загнав в непроходимые леса, кои тот все никак не мог научиться обрабатывать, несмотря на подсказки.

И вот однажды, в одну нехорошую годину, северный народ-кровосос выбрал нового царя-ирода. Тот царь-ирод прихлопнул всех прочих претендентов, одного даже замуровал в мавзолей. Затем он раскинул лапы и хапнул все окружающие земли, расстелив свою Империю Мерзости от моря до моря. Со временем все прочие народы Империи Мерзости смирились от тягот и тоталитарной прополки, учиняемой северными варварами, и остался только один не поддающийся колхозной дрессировке народ-плясун. Ибо в самом деле нравы подлых колхозов унижали народ-плясун до самого горла. Там ведь все с непонятного рожна считались равными, и настоящим добрым хозяевам уже неоткуда стало набирать батраков для весеннего сева или осенней уборки, дабы между означенными периодами давать им пинка под зад. К тому же там еще и требовали обобществлять все наработанное батрацкой босотой за долгие годы, миновавшие после раздачи помещичьей земли. То было уж совсем ни в какие ворота.

Потому перед приходом мародерских отрядов продразверстки из бездельных, мастырящих на фиг никому непотребные заводофабрики городов добрые хозяева побыстрее ухандокали всю свою скотинушку и наелись в три пуза. А почему было, в самом Деле, не съесть, например, волов? Они ж молока-то не дают, так? На них только землю-чернозем пашут. Но так ведь подлый царь-ирод обещал, что в колхозном строе пахать-сеять будут железные машины о сто лошадных силищ. Зачем же тогда волы? Но подлый ирод облапошил. Танков для расширения Мерзости в «европы» и «азии» наклепал, а тракторов сделал меньше обещанного миллиона: потому для таскания пушек и буксирства тех же танков по болотам «халхин-голов» еще хватило, а для черноземов нет. Теперь для пахоты плугом не достало ни волов, ни отмененных батраков. Само собой, что посеешь то и… Если же ничего не посеешь… А наели внутрь пуза загодя все-таки маловато, ибо следующий год оказался безурожайным, а мясцо в желудочном тракте уже давненько рассосалось.

А тут еще снова пришли «продразверстчики» со штыком да вырвали в каждой хатынке у каждого дитятки последний мякиш, пользованный «замість»^[70] соски. Потом народ-изверг окружил все села колючей проволокой под током, для чего перед тем сварганил Днепрогэс и залег за холмиком, улыбаясь в прицельную станину жидкоохлаждаемого пулемета «Максим». И значит, как только кто высовывался «з хаты» травиночку сорвать или поймать жирного муравьишку, так тут же и падал плашмя, окропляя чернозем. И так северный народ-кровосос в этом деле приноровился, что почти всех добрых украинцев уж изжил голодом. Полегло без похорон, танцев и музыки уж пятьдесят или сто «мільонів», и полегли б «зовсім усі», если бы хорошие, добрые народы Европы, узнав о горе, не сплотились и не двинули в Империю Мерзости на большом танке «Тигр», могущем сокрушить пулеметные тачанки царя-ирода. И бежал тогда царь-ирод с черноземной, славной страны в свою Кремлевскую «фортецю»^[71], коя уж чуть не рушилась изнутри, от засыпанной внутрь пшеницы и проса.

  79