очень нудно 
120 
– Козлы! – сказал Студинский, – и повернулся к майору:
– Майор, узнайте, что там? И доложите.
Майор поднял микрофон рации и принялся громко кричать.
В окнах окрестных домов загорелись огни, но никого видно не было. После девяносто третьего года жители столицы уже были научены – заслышав стрельбу, лучше не подходить к окнам и не выходить на балконы. Чрезмерное любопытство может привести к нелепой гибели. А наблюдать за происходящим лучше на экране телевизора, как было во время всемирно известного штурма Белого дома, ставшего за один день черным.
Глеб, все еще в камуфляже, выбрался на проспект Мира. Прижимаясь к стене, он бегом бросился к перекрестку, на котором была площадка, где стояли автомобили. Глеб не стал долго церемониться, разбил боковое стекло белых «жигулей», сунул руку, открыл дверь, провозившись секунд тридцать с проводкой, смог запустить двигатель. Машина не стояла на сигнализации, не было ни воя сирены, ни истошных звуков.
Глеб выехал на проспект и, набирая скорость, помчался в сторону ВДНХ.
«Ну вот, опять повезло», – подумал он и включил приемник, хотя знал, что не услышит никаких новостей о своих подвигах, в лучшем случае, их передадут завтра утром.
А скорее всего, постараются это дело замять, свалив все на разборки подмосковных бандитских группировок, которые не поделили сферы влияния.
«Неужели я смогу уйти от погони? Смогу обхитрить Студийского? Как мне все это надоело! Неужели я не смогу жить спокойно? Неужели судьбой мне предписано постоянно скрываться, стрелять, уходить от преследования? Неужели на мне лежит проклятие?»
Глеб вспомнил разговор с Соловьевым. Ведь он сам выбрал эту нелегкую стезю. Он сам обрек себя на беспокойную жизнь, на потерю настоящего имени, отрекся от своей прошлой жизни.
А зачем? Ради чего?
«У меня нет семьи, нет близких людей… Как нет? – остановил себя Глеб. – У меня есть Ирина, есть ее дочь, маленькая Аня. Есть люди, которым я нужен. Ради них я должен жить, должен действовать. Ведь то, что лежит у меня за пазухой, очень нужно людям. Я должен умело распорядиться этими документами. Они должны попасть именно к тем людям, которые смогут их использовать по назначению».
Глеб приложил руку к животу и ощутил упругий пластик папки. Автомобиль мчался по пустым улицам, петлял по переулкам. Глеб свернул во двор, заглушил двигатель, чтобы не беспокоить спящих и не привлекать к себе внимание, защелкнул двери, снял камуфляжную куртку, завернул в нее противогаз и швырнул в мусорный контейнер.
Надо было искать себе новое пристанище, где-то переждать до утра. Но Глеб знал: он найдет место, он успеет все обдумать и принять правильное решение, а затем его выполнить довести дело до конца.
Единственным удовольствием, в котором Глеб не мог себе отказать, было желание позвонить Студинскому. Это он и сделал. Подойдя к таксофону, он набрал номер. Знакомый женский голос осведомился:
– Кто звонит? И кто нужен? Глеб спокойно сказал:
– Красавица, это звонит Слепой, быстро соедини меня со Студинским.
Послышались щелчки, и в трубке раздался голос Студинского.
– Полковник Студинский слушает.
– Полковник, ты погасил пожар? – хохотнул в трубку Глеб.
– Будь ты неладен!
– Не надо так говорить, я могу обидеться. У меня была возможность пристрелить тебя, полковник, но я отложил это приятную процедуру на потом.
Только ты не думай, что я буду ждать долго.
– Пошел ты… – Студинский выругался матом, так грязно, что Глеб поморщился и повесил трубку.
Он знал: поговори еще секунд десять и его засекут.
Глава 14
Если бы Глебу Сиверову пришло в голову сравнивать настроение, царившее в его душе, и погоду в Москве, то обнаружилось бы, что они находятся в полной гармонии. Такая же беспросветность, серость и безнадега. Свой ход он сделал, документы у него в руках, но полковник Студинский не предпринимал никаких ответных шагов. А вывести из равновесия затаившегося врага очень сложно.
«Пока у него в руках Ирина и Аня, – рассуждал Глеб Сиверов, – я чувствую себя словно спортсмен, которому надели на ноги свинцовые пластины эдак в пуд весом. Я в отличной форме, но бежать, драться не могу. Хотя… – он криво усмехнулся. – Если мне удастся вызволить Ирину и ее дочь, то мое противостояние с полковником теряет всякий смысл. Тогда будет достаточно одного-единственного звонка: документы, мол, в надежном месте, оставьте в покое женщину. И если с ней что-нибудь случится, то пенять вам, полковник, будет не на кого, кроме как на себя».
120 
