10 
Но сразу же после поцелуя Ирина обратила-таки внимание на перепачканные башмаки Глеба.
– Где это ты так? В футбол играл, что ли, на колхозном поле?
– Нет, дорогая, не в футбол. Хуже.
– А где же тогда?
– Неохота вспоминать, потом расскажу.
– Я имею право хоть что-то знать о тебе?
– Главное, я тебе не изменил, – с улыбкой ответил Сиверов, – хотя мог это сделать, и не один раз.
– Ты слишком ленив для таких мелочей, как измена.
– Что там с нашей индейкой?
– Если бы ты задержался еще на полчаса, я думаю, она была бы кремирована и ты получил бы в качестве ужина порцию пепла на тарелочке. А я бы еще успела тебе изменить, и не один раз.
Глеб расхохотался. Ему всегда нравилось, когда Ирина развивала его собственные шутки.
– Стой на месте, – как начальник подчиненному или как строгая жена нерадивому мужу, приказала Ирина и замахала руками, – иначе вся квартира будет в глине. Стой, не шевелись, я развяжу ботинки.
– Погоди, дорогая, я сам это сделаю.
– Но ты же испачкаешься!
– Испачкал ноги, испачкаю и руки.
– Главное, не испачкай пол, я его вымыла.
– Собирай на стол.
– Между прочим, все собрано.
Глеб втянул носом воздух, его ноздри затрепетали.
– А пахнет очень вкусно!
– Можно подумать, ты ожидал чего-то другого.
Ирина присела на корточки у ног Глеба.
– Не надо, не надо, Ирина, я сам сниму эти чертовы башмаки.
– Нет, я хочу. Ты мне очень близкий человек, и я хочу, чтобы ты относился ко мне как к жене. А я к тебе, Глеб, стану относиться как к мужу.
– Как хочешь, – добродушно улыбнувшись, ответил Сиверов и тоже присел на корточки.
Глеб и Ирина коротко поцеловались и улыбнулись друг другу.
– Знаешь что, Глеб? – держа в руках тяжелые грязные башмаки Сиверова, сказала Ирина.
– Нет, пока еще не знаю.
– Тебе, между прочим, звонили.
– Кто? – Глеб насторожился.
– Звонил какой-то мужчина. Он не представился.
– Как он обо мне спросил?
– Спросил Федора Молчанова.
– И что ты ответила?
– Я сказала, что тебя пока нет – А он?
– Он осведомился, когда ты будешь.
– А ты?
– Я хотела что-нибудь соврать, но затем призналась, что ты должен быть с минуты на минуту, но почему-то не появляешься.
– Зачем сказала?
– Я злилась на тебя.
– Наверное, ты сделала это зря.
– Теперь ты сердишься?
– Не дождешься, тебе меня не пронять. Скорее всего он перезвонит. Какой голос у этого мужчины?
– Ты знаешь, Глеб, – задумалась Ирина, – довольно-таки властный. Хотя он всячески пытался это скрыть.
– А как ты догадалась? – Глеб вел допрос с пристрастием, пытаясь выяснить все обстоятельства этого, на первый взгляд, незначительного телефонного разговора Ирины Быстрицкой с незнакомым мужчиной.
– Он говорил, как человек, привыкший отдавать приказы, – объяснила Быстрицкая.
Глеб пожал широкими сильными плечами.
– Даже и не знаю, что тебе сказать. Я ни с кем не договаривался о встрече.
– Я думаю, он перезвонит. Я же вижу по глазам, тебе важен этот звонок.
– Не сам звонок, а то, что он прозвучал в твоей квартире.
Не уловив разницы, Ирина спросила:
– Что случилось сегодня?
– Ничего еще не случилось.
– Да? Ты думаешь, самая большая неприятность, о которой мне положено знать, – сгоревшая в духовке индейка и выкипевший чайник?
– Да, Курица не птица, баба не человек. Ты же знаешь, это моя любимая жемчужина из сокровищницы устного народного творчества… – Глеб вновь хотел все обратить в шутку, не хватало еще к прежним неприятностям поссориться с Ириной.
– Да, я знаю: «Волос длинен – ум короток…»
– А голос, кстати, показался тебе молодым или старым?
– Молодым его не назовешь.
– Откуда был звонок?
– Этого я не знаю, ведь у нас нет определителя номера. Но могу предположить, что не из таксофона.
Глеб припомнил, по каким параметрам подбирал телефонный аппарат в подарок Быстрицкой. Сперва попросил самый крутой, со всеми «наворотами», но потом ему пришла в голову мысль, что Ирина никогда не освоится со множеством кнопок и мигающих индикаторных лампочек. Ему представилась удручающая картина:
Ирина сидит дома одна с телефонной трубкой в руках, телефон разрывается от беспрерывных звонков, а она не знает, как его включить, и из глаз у нее ручьями текут слезы. После этого он попросил простенький «Панасоник», в котором даже памяти не было.
10 
