с удовольствием перечитала 
110 
Но ответ на его вопрос у меня был. В чем-то основанный на интуиции, в чем-то – на глубокой вере.
– Да как вам сказать, господин капитан… Мы здесь для того, чтобы наши дети, внуки и правнуки могли гордиться.
– Гордиться? – удивленно вскинулся Круглов. – Чем же, позвольте узнать?
– Простите за патетику, господин капитан. Великой родиной и великими предками. И еще для того, чтобы нас не схарчили. Империя жива до тех пор, пока расширяется. Стоит остановиться, перевести дух, отказаться от прошлого и… Я вспомнил страну, в которой родился и которой почти не помнил, и продолжил фразу: – И тогда будет плохо, господин капитан.
Круглов помолчал. Его лицо стало задумчивым и отрешенным.
– Ваши слова напомнили мне кое-что из прошлого, очень грустного прошлого. Пожалуй, вы правы, барон. Империя должна расширяться. И еще: она обязана дорожить теми, кто ее строит. Иначе… – Он не успел договорить.
Послышались громкие крики часовых, карауливших лагерь:
– Стой, куда прешь?
– А ну осади, кому говорят. Чего тебе надобно?
– Не твоего ума надобность, – последовал грубый ответ. – Зови старшого, докладываться буду. А то и сам пройду. Дай дорогу!
– Ишь чего удумал, сам он пройдет! Постойте пока тута, обождите, а я кликну кого следует.
Часовой дунул в свисток. Круглов быстро пошагал в темноту.
Пола шатра раздвинулась, показался сонный Бирон:
– Проклятье! Что такое, что за шум?
Увидев, что я на ногах, он приказал:
– Барон, немедленно узнайте, что стряслось, и доложите. Кого еще принесла нелегкая?!
Бирон зевнул и скрылся в шатре.
Я взял шпагу и поспешил за Кругловым.
Причина переполоха выяснилась быстро. Часовые задержали трех казаков в синих чекменях, высоких меховых папахах и широких, как русская душа, шароварах. Ночные гости норовили прорваться на территорию лагеря, солдаты с трудом сдерживали их, терпеливо дожидаясь появления начальства. Лошади ржали, прижимая уши и раздувая ноздри. Казаки отчаянно ругались.
Увидев офицеров, караульные разом заговорили:
– Вот, вашблагородь, так и прут на рожон, окаянные. Никаких слов не слухают. Не стрелять же в них, право слово.
– Надо будет – выстрелите, – уверил Круглов и стал расспрашивать новоприбывших: – Кто такие?
Пожилой казак лихо спрыгнул на землю, горделиво встал перед нами, будто рисуясь. Вид у него и впрямь был импозантный, гроза степей: широкоплечий, кряжистый, с орлиным носом и страшной косматой бородой. Через восемьдесят лет его потомки будут распугивать парижан и введут всемирную моду на «бистро», а пока что такие, как он, держат нашу границу, наводят шороху в степи ну и периодически бунтуют, как же без этого. Казачья философия неволю и утеснение прав не признает.
– Донцы мы, – начал объяснять пожилой казак, очевидно бывший в троице за старшего. – От полковника Кабыздохова присланы с донесением.
– Как, говоришь, зовут полковника? – Я не сдержал улыбки.
– Кабыздохов его зовут, Илья Лукич, – терпеливо повторил казак.
Похоже, ему было не привыкать к такой реакции окружающих на фамилию его начальства.
– А сам кто таков будешь?
– А я буду сотником евонным, Федькой Вырвиглаз.
– Ну и фамилии у вас, братцы, – ухмыльнулся Круглов. – Кабыздохов, Вырвиглаз…
Казак снова стоически перенес веселье окружающих.
– Фамилии как фамилии, не хуже других будут, – не без гордости ответил он. – Вы меня лучше к старшому отведите.
– Барон, проводите? – обратился ко мне Круглов.
– Так точно, господин капитан. Ступай за мной, – велел я Федьке.
Казак послушно пошел, ведя коня в поводу.
– Хто тут за главного?! – поинтересовался Федька, когда мы оказались возле штабного шатра. – Сделай милость, добрый человек, скажи, чтоб мне не опозориться.
Он высморкался и деликатно вытер руку об штанину.
– Лейб-гвардии подполковник Измайловского полка Густав фон Бирон, – сказал я.
– Немец, значит? – уточнил казак.
– Немец, – подтвердил я. – А что, не нравится?
– Да мне как-то все равно. Лишь бы сурьезный да толковый был, – пожал плечами сотник.
Ему и впрямь было все равно, кто и какой нации. Казачество – известный котел, переплавивший уйму народов.
– Не волнуйся, толковей некуда, – заверил я.
– Слушай, а что это за мундир на вас надет непонятный? Сразу и не признаешь. Мы поначалу думали: ляхи или цесарцы здесь лагерем стали.
110 
